Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество

Наши наблюдения аккуратно записываем в рабочую тетрадь. Далеко за полночь, потягивая местное вино, вспоминаем дневные впечатления, содержание разговоров, местные шутки, речевые обороты и меткие замечания. За время жизни в Таганроге город пророс в нашем сознании, пустил корни и заветвился. Легко, взахлеб писался научный отчет, с ощущением важности наших открытий, мыслей и рекомендаций. Мы видели, как изменить здесь жизнь к лучшему. Здесь, значит, везде. Мы были молоды и эмоциональны, и потому не стеснялись выражений и собственных оценок.

– Как ты думаешь, каким будет город, если стратегию его развития будут определять сами жители? – это в догонку тосту за будущее города.

– Есть по крайней мере три варианта: развивать здесь всесоюзный курорт, строить крупный морской порт и оставить как есть – простую степную вольную жизнь с огородами, рыбой, садами, почти натуральным хозяйством. – Так затевался серьезный разговор.

Кто вообще определяет судьбу наших городов, векторы их экономического и культурного развития? Кто придает им неповторимый облик и притягательность для туристов и писателей? Люди, которые их населяют. Пока мы видим, что горожане в этом не участвуют… А хотелось бы. Таковы в общем наши рекомендации по итогам исследования.

Семь докторов наук на кафедре идеологической работы раздраженно вымарывали страницу за страницей нашего вдохновенного отчета. Зарвавшихся социологов учили уму-разуму на заседании кафедры идеологической работы:

– Вы куда нас втягиваете? Ваши идиотские рекомендации ставят под удар весь коллектив кафедры. Линию партии проводить надо, социологи хреновы, а не романы крутить с местным населением. И вообще, ЦК КПСС уже положил конец сомнительным экспериментам с местными средствами массовой информации.

Откуда только они узнали про девушку, которая появилась у Любашевского? Да и при чем здесь девушки? Отчет им не нравится. Ну, так и говорите. Мы два года там провели, видели все своими глазами, вникли в настроения людей. Нам в ответ партийные философы что-то витийствовали насчет правды на поверхности и истины в глубине. Энтузиазм наш сдулся, думать больше не заказывали.

Подтвердилось то, о чем было сказано на кафедре: таганрогскую газету вернули в прежний формат перепечаток из «Правды». А вскоре по всей стране прикрыли и местное телевидение под предлогом якобы непрофессионализма. Так мы и поверили. В Томске руководитель местного телевидения, свой парень в доску, чуть не плакал, получив очередное постановление, отменяющее предыдущее:

Такую песню прервали… Только оборудование поставили, людей научили, интерес, рейтинги поднялись… А они нас… раз, и серпом по яйцам. И чего там нас так боятся?

Что я, командировочный из Москвы, из идеологического центра партии, мог ему ответить? Что дай провинции слово, они потребуют и свободу? Захотят децентрализации? Местного самоуправления? А почему бы и нет, казалось мне.

– Чего хочет КПСС? – спросил я как-то у Оникова при удобном случае.

– От тебя? – исподлобья посмотрел он.

– Нет, вообще.

Лев пожал плечами и отвернулся к окну.

Зачем спрашивал? Я же знал ответ! Но разные люди работали тогда в ЦК.

– Суди не выше сапога! – как-то бросил мне раздраженно выпускник нашей Академии уже работавший в том же идеологическом отделе.

Чувствовалось, свои здесь внутри шли разборки. Аппаратные интриги были всегда, но тут чувствовалось нечто принципиальное. Сталкивались в партийном аппарате разные коммунисты. Кто-то цинично боялся потерять местечко с привилегиями, кто-то слепо все еще шел к победе коммунизма и истово защищал дискредитированную идеологию. Это с одной стороны, консервативной. С другой были такие как Лев Оников. Они-то и задумывали таганрогское исследование, раскрепощали средства массовой информации, вводили хозрасчет в экономике и поддерживали социально-критическую струю в искусстве и кинематографе. Но их было меньшинство…

Но режим явно слабел и разбалтывался. Например, на кафедре обругали, а в парткоме предложили вступить в ряды КПСС. За годы комсомольские у меня скопилось целая пачка рекомендаций от разных членов КПСС. Сколько раз пытался, столько раз и давали по три на попытку. Сначала еще в Одесском горкоме комсомола. Там не приняли по причине «политической незрелости» из-за общения с художниками-абстракционистами и поэтами-диссидентами. На флоте рабочего стажа не хватило. В Каратау, на ударной комсомольской стройке тоже не приняли из-за статей моих и «неуважения к старшим». Теперь, когда я уже туда не рвался, вызвали в партком и напомнили: