Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество

Домашняя жизнь у самого берега теплого моря еще спокойней. Люди здесь живут в основном в частном секторе, большими семьями и довольно приватно. Не мешают друг другу – полугород, полудеревня. Добротные деревянные дома за высокими заборами. Во дворах, однако, злые собаки, у причалов – собственные шаланды. Народ промышляет азовской рыбой и парниковыми овощами. Можно сказать, частники, трудовые куркули. Не бедствуют. Их такой полурыночный социализм вполне устраивает. Горком на эти частнособственнические проявления смотрит сквозь пальцы. Затевать травлю себе дороже.

Так мы приходим к выводу, что средний таганрожец – доброкачественный обыватель. Частная жизнь, семья для него главное. Затем лишь – будни и дела завода. Города же как политического пространства, как сферы их общих интересов, как сообщества в их жизни не ощущается. Коммунальное хозяйство, благоустройство, перспективы развития – не их забота, все мимо. Да, бывают субботники, майские праздники, ну, так это же как повод выпить! А спроси имя секретаря горкома партии или председателя горисполкома, да что там этих, членов Политбюро и то не вспомнят.

Газеты – «Правда» или местная, где 90% та же «Правда» – читают по диагонали, не вникая, чтобы не пропустить что – то важное, например, смерть члена Правительства или очередную провокацию загнивающего Запада. Кино смотрят в основном американское и индийские мелодрамы. Из советских – комедии.

На стук ворота открываются медленно, через щелку. Начинается разговор во дворе, потом, оживляясь, постепенно переходит на веранду. Наконец, разговорившись, хозяин командует жене, дочери или невестке:

– Маня, ну – ка слазь в погреб, москвичи какие – то пришли.

И Маня мечет на стол и сизоватый самогон, и черный кирпич жирной, надолго застревающей в зубах паюсной икры, и тяжелые степные помидоры со сладким томительным запахом, и зеленый сочно хрустящий лук, и каравай душистого хлеба, и сало розовое, прикопченное. И уже оказывается, что не мы спрашиваем, а нас пытают: как там в Москве, как Мордюкова поживает и с кем она сейчас, и не будет ли войны с Америкой.

– А, давайте – ка в субботу с нами на рыбалку! Семен тут в затон собирается, не хотите сходить?

Мы, конечно, с готовностью соглашаемся. Рыбалка – дело серьезное. Раннее прохладное утро, резиновые сапоги, брезентовая куртка, утки в камышах и тишина розовеющего восхода, которую грех нарушать разговорами. Кажется, начинаем что-то понимать.

Газеты, радио, телевизор – совсем другое. Там пульс местной жизни не прощупывается. На местном радио – ровно полчаса в день на местные «Вести с полей». Остальное – «Говорит Москва!» Местного телевидения нет как такового. Поинтересовались в Госкомпечати: город получает на все журнальные киоски города всего три номера «Нового мира»… Еще шесть человек его выписывают. Понятно, московские литературные споры сюда не доходят…

А вот и польза от нашего исследования: Москва дала добро на эксперимент со средствами массовой информации. Специальным постановлением разрешено увеличить объемы местных материалов в газетах, на радио и телевидении. Спасибо Леве, Льву Оникову, куратору из отдела пропаганды ЦК и его завотделом Смирнову, партийная кличка Лукич. Нормальные вроде люди. Выделены средства на приобретение телевизионного оборудования для собственных передач. И как по мановению волшебной палочки появились в эфире новые программы: дискуссионный клуб, молодежный театр, хроника местных культурных событий, интервью на улицах, вопросы и ответы председателя горисполкома… И пошли письма. Письма, письма! В магазинах возрос спрос на телевизоры. Но и так было видно: жизнь города обрисовалась на экране как популярная тема.

То же и в газете, открывшей свои страницы городским материалам. Казалось бы, какое дело читателю до бюджета городского жилищного хозяйства? А вот он и появился. Почта газеты выросла втрое. Вдруг потекли, как по команде, крыши, в квартирах посыпались потолки, то и дело лопался водопровод, людям стали мешать свалки мусора во дворах и на пустырях. Читатели указывали улицы, где отсутствует освещение, районы, где не ходят автобусы. Появились письма о неблагополучных детях, об инвалидах. Люди стали писать о себе, о своих хобби, даже о любви. В очередях стоять стало интересней: есть о чем поговорить.

Жизнь города, можно сказать, на наших глазах становилась предметом обсуждения, объединяющим началом. Произошло то, чего не хватало мне в Каратау – вовлечение молодежи в жизнь города. Влияние на принятие решений. Обыватель умнел на глазах и становился гражданином своего города, малой родины. А в Каратау ведь и газеты не было. Не говоря уже о телевидении…