Олег Лунев - Сердце и кости

– Какие белки? – недоверчиво спросила Жиль, улыбаясь.

– Я поручил им присматривать за домом… – продолжал Георг, стараясь сохранять серьёзное лицо. Царапина на руке приятно зудела.

– Ты это придумываешь! – Она легонько ткнула его локтем в бок, Георг усмехнулся и помог ей сделать последний рывок на холм. Они подошли к дому.

Доски, гвозди и бетон терпеливо дожидались возвращения человека. Им невдомёк, что сами по себе они никому не нужны. Но у вещей есть и другая черта: они имеют власть над людьми. Мысли Георга вернулись к теме смерти: он думал, что человек так несчастен перед лицом неминуемого конца потому, что он видит как вещи вокруг него продолжают жить пока он стареет и закрывает в последний раз глаза. Несправедливость этого закона природы не даёт покоя. Пока жив, ты можешь успеть создать прекрасные вещи, но тебе не взять их с собой в смерть. Диоген давно мёртв, а египетские фараоны томятся под стеклянными колпаками музеев вместо того, чтобы пировать за мраморными столами в прекрасных одеждах, в которых они были погребены.

Можно создать великое, замахнуться на вечность, но в истории всё равно будешь жить не ты сам, а что-то, что когда-то было твоей частью. Жить во времени и уметь его отмерять не значит держать его в своей власти. Всему своё время, и время всякой вещи под небом. Оно не считается ни с чем, оно замкнуто само на себе и не может ни вырваться из себя, ни изменить своё убегание. В этом человек и время едины, и это единство мы называем судьбой.

Но Жиль верила, что она может встать над этим вечным таянием льда. Однажды она рассказала Георгу о Темпусе – мифической фигуре, которую древние римляне олицетворяли со Временем. Темпуса изображали в виде крылатой мужской фигуры, с козлиным ногами и косой в руках. Фигура Времени олицетворяла бренность и скоротечность всего живого, а потому ассоциировалась с символом Смерти. Георг подхватил мысль: в таком случае, едины и Время, и Смерть, и Судьба. Смерть предстоит каждому, течение времени приближает этот момент неуклонно, это судьба человека.

В том и дело, что сказать о Жиль, что она скоротечна или бренна казалось неверным. Даже её волосы: каждый волосок, который отпадает от неё, когда она расчёсывается, ложится на землю и остаётся там неизменным, и так и пребудет до самого конца света. Георгу понравилась эта поэтическая мысль, и он поделился с ней с Жиль. Она внимательно слушала его, пока он говорил о римском божестве, но как только заговорил о ней, она помрачнела и ещё долго была особенно печальной.

Всё равно так Георг чувствует, а если он и ошибается, то всё равно нет в мире ничего, что было бы для него важнее, чем её судьба и её время. Георгу нужна Жиль, поэтому он не будет спокойно смотреть, как она соскальзывает в сумрак.

Георг сохранил у себя только одну фотографию. На ней он с родителями стоит на фоне этого дома. На матери бежевое пальто, у неё старомодная причёска. За ней стоит отец, он обнимает маму одной рукой, а другую держит в кармане джинсовой куртки. Сам Георг, маленький мальчик в тёмно-синем костюме, ростом до пояса родителям, стоит впереди. Мама положила свою руку ему на плечо, а отец немного хмурится. Маленький Георг тоже смотрит очень серьёзно, улыбается только мама. Георг не помнил этот день, но всегда чувствовал, что это было самый счастливый момент в его жизни.

Сам дом не вызывал у Георга никаких эмоций, и в то же время он всегда ощущал внутри себя сгусток недоверия к этому месту. Иногда Георг вспоминал о ночных кошмарах, которые мучили его детстве. Не было ничего реальнее этих снов наяву, он думал так и теперь. Хоть он и не боялся уже этого дома, и кошмары остались только в тёмной памяти, дом не был для Георга родным и безопасным местом, он не был для него собственно домом – местом, куда всегда можно вернуться, что бы ни случилось. Но он привёз сюда Жиль. Внутренняя жизнь, противоречивая и скользкая, как тающий лёд.

Вот они подходят к крыльцу, Георг погружён в себя, изучает смутно знакомые вещи и прислушивается к себе. Он насторожен, дышит тихо и медленно, он боится разрушить установившийся контакт, оторвать крылья этой бабочке эффекта. Он по-прежнему готов убеждать себя, что дом не вызывает в нём никаких эмоций, всё, что происходит с ним сейчас, невозможно зафиксировать, это можно только вынуть из глубин в гипнозе, в том состоянии души, в котором эти вещи обитают, и только на момент, – посмотреть на блёклые камешки, на которых обсохла вода и огорчённо отметить, что они уже не такие яркие, как на дне озера. Георгу кажется, что проходят часы, но на самом деле они просто поднимаются по ступеням. Раз, два, три. Память мышц, память сердца, память крови.