Василий Богданов - Бунтующий Яппи

– Любка ду-у-ра! – издевательски кричу ей вслед.

Мягкое у ней под сарафаном.

Я и говорю:

– У ней там такие дойки жирные.

Руслику было немного завидно, что это меня Любка отстегала крапивой, и он крикнул:

– А у Любки дойки отросли! Дойная коро-о-ова, коро-о-ова!

Любка степенно удалялась, лишая нас удовольствия отравлять ей жизнь.

Она ушла, и стало скучно. Я подобрал очки, и мы пошли дальше играть в Чапаева.

– Вон, мамка твоя в хлебный пошла, – сказал Руслик.

Я узнал маму. Её платье в горошек. Спина удалялась.

– Бегом, прячемся! – говорю.

Мы прижимаемся к дому, и он скрывает нас своей тенью.

– Меня могут загнать, – говорю я Русле.

– А-а-а… – Он понимающе кивает.

Мама ушла.

А Руслик нашёл пустую бутылку.

Давай, – говорит, – балдеть.

– Балдеть – это плохое слово. Мама говорит: только коровы балдеют, когда им быка приводят.

– Зачем?

– Не знаю зачем… – Я пожал плечами.

– Не-е-е… – Руслик махнул рукой. – Балдеть – эт-то не то.

– А что?

Руслик поднял с земли растоптанный окурок и сделал вид, что затягивается. Сам глаза прижмурил. Лицо светится счастливой улыбкой. Он раздумчиво вздохнул. Помолчал. Да и пропел:

– Давай закурим, товарищ фронтовой, давай закурим, товарищ мой.

Он сделал вид, что отхлебнул из горлышка. Крякнул и протянул мне бутылку.

– На, много не пей, а то будешь рыгать.

– Чего-о-о?

– Рыгать, говорю, будешь.

– Стошнит, что ли?

– Но.

Не люблю, когда тошнит. Коленки тогда слабые. Меня тошнит в автобусе, когда пахнет бензином. А ещё говорят: рвёт.

– У нас в деревне есть Колька-дурачок, – говорит Руслик, – он сено ест.

– И чё?

– Ну, нажрётся сена и рыгает.

– А-а-а.

– Ты пей-пей. Если немного, то можно прибалдеть.

Я осторожно ощупываю губами горлышко бутылки. Противный вкус. Не то бензин, не то резина.

А Руслик меня обнял и уткнулся носом в плечо. Слюни потекли по подбородку. Неожиданно он отскочил и пошёл вприсядку, потом вытянулся на цыпочки и козлячьим голоском запел:

Я лопнул от смеха, упал на землю и покатился. А Руслик смешной. Он повалился на бок и громко захрапел.

– Русля…

Он лягнул меня ногой.

– Не мешай спать, а-а-ау, завтра ещё беляков громить. Спи лучше, Петька.

А я упал рядом с ним на землю и тоже захрапел. На земле сыро, а у Русли позвоночник твёрдый. Поспали. Потом Чапаев встал, и Петька тоже, и они пошли в парк. Парк за домом. Мама говорит, чтоб мы не ходили, но мы всё равно ходим. Там есть берёза, у которой на стволе вздулся огромный чёрный шар. Это болезнь. А бабы говорят, что ночью в парке между берёзок ходят покойники. Я не знаю, кто такие покойники, но их надо бояться. Может, это преступники.

– Хэндэ хох! – крикнули сзади и воткнули в спину дуло автомата. И я повернулся. Это был мальчик. Он целился в нас с Руслей. А Русля бы ему двинул, потому что он сильный, но почему-то не стал. А я не умею драться. Зато я умный и хитрый. А хитрый всегда в драке сильного победит. Мальчик был черномазый. Я подумал, что он цыган. Глаза, как косточки от слив, большие выпуклые, а зрачки черные с синим. У него в носу, в углублении, уютно свернулась зелёная козявка, похожая на жирную гусеницу. Продолжая держать нас на мушке, он засунул в нос грязный палец с чёрным обломанным ногтем, вытащил козявку и съел. По телевизору показывали, как туземцы едят гусениц. Я тоже иногда ем сопли, но когда никто не видит. На вкус они солёные. А гусеницу я бы не смог съесть. Хотя на спор за сто миллионов рублей, может, и съел бы.

– Шнеля, шнеля! – покрикивал цыган, подталкивая нас с Руслей дулом автомата. Мне стало страшно. Цыгане детей воруют. Почему Русля ему не двинет?

А Русля сказал:

– Миха, нас взяли в плен. Притворяйся, что мы с ними заодно.

А я сказал:

– Хорошо. – И подумал: – За какое одно?

Цыган привёл нас вглубь парка, где у костра на корточках сидело ещё несколько таких же черномазых. От костра вверх тянулась липкая чёрная струйка дыма. Воняло палёной резиной. Один мальчик держал над огнём палку, обмотанную целлофаном, с которой вниз срывались капли шипящего пламени.

– Чувачки, вы чьих будете? – нас спросили.

– Мы оттуда… – Русля неопределённо махнул рукой в сторону нашего дома.

– Как зовут?

– Я Русля.

– Я Миха.

– У нас здесь банда, – ответили нам. – Здесь наш штаб, – пояснили нам далее. – Если кому-нибудь расскажете, мы вас убьём.