Василий Богданов - Бунтующий Яппи

– Здорово, Миха!!! – гаркнул Руслик. Он не зовёт меня Глебом. Говорит: имя корявое. Почему-то для него я – Миха.

Руслик – мой закадычный друг. Что такое «закадычный», я не знаю. Но так говорят. Я потрогал себя за кадык. А у баб нет кадыка. Руслик ковылял по коридору, приволакивая ногу. Значит, опять ранили. У него папа – военный. Он подарил Руслику ремень. Настоящий. Солдатский. Из кожи. А на пряжке – звезда! Раз Руслю пороли этим ремнём. Он говорит: на мягком месте остались отпечатки звёзд. Больно, наверное, но здорово, когда на заднице – звёзды, а на каждой – серп и молот!

И я сказал:

– Шла Матрёна с тестом,

Упала мягким местом.

Чем думаешь?

А Руслик засмеялся и сказал:

– Жопой!

– Ты жопой думаешь!

А Руслик не понял:

– Почему?

– Потому что сам сказал. Я спросил: чем думаешь, а ты – жопой!

Руслик хихикнул

– Глеб-гле-бгле-бгле, – говорю. – Что я только что сказал?

– Глеб.

– А если быстро, то выходит – Бгле.

– Скажи лучше быстро «катить», – осклабился Руслик.

– Катить-катить-катить, – затараторил я. – Титька!

– Титька! – радостно подтвердил Руслик.

Титька – хорошее слово или плохое? У мамки они есть. А у коров называется вымя.

– Ранили меня, браток, – озабоченно пожаловался Руслик.

Он опустил тяжёлую руку мне на плечо. А я его поддержал. Он чуть с ног не падал от потери крови. А рука у него в царапинах. Кожа на пальцах сухая, скукоженная, как у курицы. Под ногтями грязь.

И я спросил:

– Куда?

А он:

– В ногу. Хочешь позырить?.. – Когда он говорит, то губа у него задирается.

Интересно, он нарочно так делает? А изо рта пахнет ириской.

– Давай!

Я помог ему добраться до стула. Он сел и стал медленно разматывать бинты. Все в зелёнке.

– Уже Серому сегодня показывал, – важно сказал Руслик и поморщился, отдирая присохший бинт от коленки.

Вспухшая рана открылась во всём великолепии. Она ещё не успела зажить и обильно выделяла клейкий жёлтый гной. Рваные почерневшие края были обожжены изумрудной зелёнкой. Торчало бело-розовое мясо.

– Сколько гноища… – Руслик не скрывал отвращения и гордости.

А я завидую:

– Баско! Аж до мяса!

– Кого там – до кости! – сказал Руслик, ревниво пряча рану под наслоениями бинтов. – Сейчас уж всё почти заросло. В голову целился контр-р-ра, а попал вот… ещё б чуть-чуть…

Мы вышли на крыльцо. Жарко. А Руслик-то и говорит:

– Собирай народ в войнушку играть.

А как это, собирать-то? Я выставил вперёд руку с отогнутым большим пальцем и загорланил:

– Собирайся народ, кто в войнушку идёт, собирайся народ, кто в войнушку идёт, собирайся народ… Руслик, нет никого.

А Руслик сказал мне:

– Пускай. Я, чур, Чапаев!

И спорить тут бесполезно. Он и рубашку носит, не продевая руки в рукава, чтоб больше было похоже на Чапаева. А ещё у него – сабля. Волочится следом, стукаясь о ступеньки крыльца и выписывая загогулины. Чапаев был с усами. Я приставил к Русликовой задравшейся верхней губе лихие закрученные усы. Руслик подбоченился и сверкал голубыми глазами. А саблю вытащил и занёс над головой. Чапаев! Может, завтра я буду Чапаевым. И Руслик сказал, что может быть. Но потом я подумал и говорю:

– Чур, я Ленин. Ленин главнее Чапаева.

Про Ленина рассказывали в садике. Он щурился и любил детей.

– Ты не можешь быть Ленином, – серьёзно возразил Руслик, – в Ленина играть нельзя.

– Кто сказал?

– Папа.

– Почему?

– Потому что Ленин – наш вождь, а настоящая фамилия у него – Ульянов, – объяснил Руслик.

– Вожди только у индейцев бывают и у первобытных людей.

– И Ленин был вождь, – уверенно возразил Руслик. – Он ГЕНИЙ, а ты простой человек, поэтому ты не можешь быть Ленином.

Может, я тоже ГЕНИЙ? Надо будет проверить. Потому что, если я ГЕНИЙ, то я могу быть Ленином, который главнее Чапаева. И я спросил:

– А кем мне быть?

Пока я точно не узнал, гений я или нет.

– Ну, можешь быть Щорсом или Котовским, – свеликодушничал Руслик, – или Петькой. Точно, ты будешь Петькой!

И тут же я представил себя Петькой. В тельняшке и бескозырке, а из-под неё лез лихой чуб. Эх, яблочко, да на тарелочке!

– Петька не был матрос, – пояснил Руслик.

– А кто?

– Орден… ординарец.

– Пусть я буду ординарец и немножко морячок. С Авроры. Эх, яблочко, да куды котишьси-и-и! К чёрту в лапы попадёшь да не воротишьси-и-и.

Руслик нехотя согласился. А я сказал:

– А про Котовского я анекдот знаю.

– Какой?

– Матершинный.

– Тогда рассказывай.