Сергей Добронравов - Оправдание Иуды

Но сидящий напротив, как кажется, был настроен приветливо:

– Мы славно и громко болтали, скриба… – услышал Иуда его спокойный, весёлый голос. И выговор выдал уроженца сирийской общины Тира.

Захария хмуро поднял взгляд на собеседника. А тот резко оборвал приветливость речи. Заговорил холодно и отрывисто:

– Так зачем ты позвал меня? Или твоего собственного улова тебе недостаточно? – Чужак цедил насмешку, – или тебя опять пригнала твоя неуёмная жадность?… Скажи прямо и не юли! И щедрой мздой я утолю вас обоих…

– Не называй меня скрибой! – огрызнулся Захария, не отрывая взгляда от щедро греющих углей. – Мне ненавистна латынь… змеиный язык врага, поработившего землю моих отцов… – Дааа? – Чужак притворно удивлённо развёл руки. – А мне казалось, поработители строят дороги на вашей земле… и на ней же охраняют вас от ваших же разбойничьих шаек…

Захария покачал головой: – Одно другому не мешает… Грабители ночи – молочные щенки по сравнению с римскими голодными псами… ушёл Альбин, вор коварный и умный, мы вознесли хвалу Господу и вздохнули свободно… Но пришло безжалостное чудовище Флор…

Захария такими злыми глазами пожирал угли, что породил у Иуды одобрительную усмешку…

– А не ваши ли купцы суют прокуратору Флору таланты взяток на откуп военных подрядов? – безмятежно перебил Чужак праведный гнев Захарии.

Писец понуро опустил голову… и застонал, обхватив руками голову. Упрямо замотал, прижав ладони к ушам, не хотел он это слушать, не хотел!

А Чужак продолжал нанизывать вопросы, один на другой, притворно и удивлённо, и лилась из его речи насмешка и желчь… – …и не ваши ли книжники, закованные в броню Закона неповоротливы и беспомощны в своих доводах, как сирийский латник перед коротким римским мечом? Не ваши ли старейшины тупо и надоедливо талдычат божественному Августу о привилегиях, дарованных великим Александром? …

Чужак рассмеялся, тихо и заразительно… и резко прервал сам себя: – …Но при этом тайно и рьяно науськивают горячие молодые головы на кесарийских эллинов… за что? За то, что мир не стоит на месте и границы трещат, словно хворост? Или за то, что эллины относятся к своим богам не так трепетно, как это принято у вас, в Иудее?

Захария угрюмо молчал, но правая рука его что-то медленно и настойчиво искала в складках хитона. И Иуда это увидел. Усмехнулся…

Но Чужак, увлечённый риторическим промыслом, не унимался и не замечал… – …Или за то, что эллинские и сирийские общины приносят доход и себе, и Риму? А от иудеев только жалобы и беспорядки… или иудеи разучились торговать? Ответь мне, скриба… Вы гневно требуете, чтобы римские, мне смешно вымолвить… варвары! не вмешивались в ваши храмовые обряды, а по отдельности?…

Голос Чужака стал холоден и брезглив: – …не ты ли за три серебряных драхмы пустил меня на женскую половину в ночь, когда торговец шерстью должен был ночевать в Кане?

Писец поднял голову, его рука под тканью нашла и сжала то, что искала. Рукоять ножа. И увидев это, Иуда бесшумно сдвинулся и начал обходить их по кругу… нашёл удобней и ниже… Теперь эти двое были видны ему сбоку, и до них было не более шести шагов. И закутанный в плащ Иуда был похож на замшелый, плохо освещённый, никому не интересный валун…

А Чужак уже разозлился… – …Ответь мне… патриот своей родины, защитник веры отцов… Как можно предавать единоверцев?

Захария неуверенно помолчал, затем ответил, отрывисто, хрипло: – Это… это мне нужно… одно другому не мешает… я… я ненавижу Цадока… Почему, почему ему? Ему… досталась Ревекка… соль и мёд моего сердца… Уж лучше ты, чем… его гнилые зубы и похотливый язык, но знай, тиреянин…

Захария хотел ещё что-то добавить, но так насмешливо слушал его Чужак, что писец прервал самого себя.

– Какая сила, сколько трагедии! Божественный Эсхил пришёлся бы тебе по вкусу… если бы ты, как и все иудеи, надменно и слепо не презирали бы великое искусство эллинов… извини, я хотел сказать, варваров…

Захария оскорблено вскинул голову, но тут же вобрал в плечи, обратно, так холоден и брезглив был взгляд Чужака.