Александр Попов: Взрослые сказки

Боль – переменная величина, смерть – постоянная. А жизнь? Жизнь – и не слово, и не число. А что такое жизнь? Бог ее знает.

Все чем-то питаются. Ноги – дорогами. Голова – мыслями. Сердце – любовью.

Сказки – пища богов.

– Как быть, если не ты, а она изменила?

– А она женщина?

– Женщина.

– Другую найди.

– Другой не бывает.

– Это что же за женщина такая?

– Женщину мою Родиной зовут.

На свете есть две пропасти. Которая глубже, разобрать трудно.

Одна баба, другая могила.

На ребре люди, а на сторонах сторожа и судьи.

Сказки на раз не читают. И на два их не понять. На три трудно.

У сказок четыре времени года.

Лето берёт у весны взаймы, долги возвращает осень.

Мясные блюда – свадьба и судьба.

Романы пахнут океанами.

Повести – полем.

Сказки скуднее.

Бог им, кроме сердца, ничего не дал.

Учительская не помещение – атлас географический. Тут и горные вершины, и реки полноводные, и чистые озера, и леса стройные, и непроходимые болота, и дебри непролазные, и пустынь сушь, и степей вольница. И зимы с веснами, и лето, и щедрые осени. И этому географическому разнообразию необходимо ежедневно подтверждать, что Земля вертится. Почему? Не знаю. Зачем? Не знаю. Вертится и всё! Есть указка – отрезок от земной оси и сорок пять веков времени. За окном солнце, по кабинету бродят тени и белые пятна с глобуса. Кто полюс? Экватор кто? Кто Европа? Африка кто? Молчат сердечные. Скажешь, обидятся.

Стол и кровать. Кровать и стол. И перья обыкновенные… В кровати на бабах, у стола на бумаге.

И перья, перья обыкновенные…

Осушаю блатных и болота.

В поцелуях есть всё, кроме одиночества.

Брови – баррикады глаз. Веки – броня.

Ресницы – стрелковое оружие.

Они каждый день от чего-нибудь отказывались. Жить становилось легче, проще, тише. Отказались от чести, отдали достоинство, порядочность утратили. Когда ничего не осталось, отказались от человека. Оклеветали, осудили, заточили в тюрьму. Год проходит, два, три, а он от себя не отказывается. Стали во все дырки, щели подглядывать за ним, – оказывается, от любопытства отказаться забыли. И увидели такое, такое увидели, что хоть от глаз отказывайся.

К нему прилетала птица. Птицам в пении отказано. Она улыбалась ему.

Когда ему предложили собрать 150 000 000 и взамен получить свободу, он ответил:

– У меня только 150 000.

Они удивились:

– Значит, ты бедный?

– Не знаю, бедный или богатый. 150 000 000 – расстояние до Солнца, а я человек.

Под конец жизни званиям и наградам, как и цветам на могилах, глаз не хватает. А слёз и без глаз в солонке полно.

Если кто-то крутит руку времени, значит,

у кого-то отбирают пространство.

Сколько дверей, и все не мои.

Когда правосудие научило городских собак лаять на него, голубей, котов помойных склонило гадить, он подавился жизнью. Врачи лечить отказались. Ветеринары сбежали до ветра. Работники ритуальных услуг послали еще дальше.

Колючая проволока – это та змея, что делит землю на зоны: на свободу лжи и на неволю всего остального.

Заберите из жизни, сам уйти не могу.

Господи, улыбнись, лиц не вижу.

Несправедливо было только один раз, когда мама умерла. Забрел в чужой двор, выплакался, уговорился жить.

Зачем, не знаю.

Люди не сахар. Соли много, сала и смысла.

Лес рук. Лес ног. А с головами туго.

Анекдот – звуковое фото,

палочка эстафетная из уст в уста.