Александр Попов: Взрослые сказки

С тех пор бананы стали улыбкой.

Яйцо – пространство.

Курица – время.

Если бы люди были поляками, а поляки Шопенами, тогда бы сердца́не пропадали даром.

Когда ставят лицом к стене,

от смерти фантазия спасает.

Когда приговаривают к зеркалу,

противоядия не найти.

Был бы вишней, пошел бы в ладони – по ягоды.

Бежишь – глаз не хватает. Спотыкаешься, падаешь на небо и благодаришь Господа за царапины на спине.

Цветы украшают людьми.

Кошки, кони, собаки их приручают.

Дороги спасаются от одиночества.

Деньги общаются.

Люди всему нужны.

Она из ссоры пространства со временем.

У одних оно изнашивается до прошлого, у других взрывается будущим. Какое из трех самое настоящее?

Миг не устраивает.

– Если родители – иголки, то дети кто?

– Шишки.

Стоит отрубить одну голову, и тысячи откажутся быть людьми.

Все подбирают с Земли: кто камни, кто листья, я – сказки.

Их не читают дети, взрослые тоже не читают.

Сократу приснился Платон на его коленях. С колен Толстого сошли Пастернак и Гала. У Галы на коленях побывали Дали и Элюар.

Более плодовитых колен не обнаружено.

Боль – бал сердца.

Любая сказка из добра и зла.

Гласная – Ева букв.

Согласные разные. Три в добре, две – во зле.

Адам и остальные буквы в зрителях.

Всё как у людей и даже больше.

Вечер – отец всего. Мать – день.

«Утро вечера мудренее» – сказка.

Родился в паучьей банке. Такое не прощается. Не паук – преступник. Опустили на дно, там буквы лицом к людям, спиной к паукам. Буквы его полюбили, вывели на волю. Люди оскорбились текстами со спины. Посмеялись над пауком-писателем и сунули в пункт приема пустой посуды. Он понимал: люди не пауки, но и не читатели. Писал для себя. Людей давно нет, буквы с лица стареют скорее. Есть библиотеки в пунктах приема пустой посуды, и писатель – паук за спинами букв.

На свету есть мамы и дети, остальных на свете нет, они по ту сторону от него.

– Как ты пишешь?

– Слушаю первую букву.

– А вторую?

– Вторая смущается.

«Не место красит человека, а человек место».

Это сказка.

Наши места ни одна краска не возьмет.

Герои – горе.

Награды – грим.

Воздух – твердая порода. В нем есть отверстия, в них порой поют люди и птицы, и поэты там пишут.

Детские сказки для сна. Взрослые – лекарство.

Короткие: стук в дверь, пощечина, выстрел.

Если секунду жизни завернуть в фантик, получится сказка.

Если число Эйлера умножить на високосный год, результатом будет тысяча и одна ночь.

У сказочника уста медом мазаны, перо вином, правая рука полынью, левая мандарином, под ногтями крупинки соли и перца.

Всё землёй свято: и деревья, и трава, и цветы, и дороги, и могилы… В прежние времена хлеб землёй сдабривали и воду на земле заваривали, и людей на ней много было.

Всё землёй свято…

Первая книга и последняя всегда перед глазами, для надежности – в двух экземплярах. Читать ее не перечитать, до самой смерти страниц хватит.

Ладонь слеплена из солнышка хлебного мякиша, ладная, теплая, как из печи маминой. Мизинец сахарный из детства сладкого. Безымянный – жгучий, из красного перца юности. Средний – горький, зрелый от жизни прожитой. Указательный – из уксуса старости. Большой – из соли мудрости.

Сколько пальцев, столько и специй.

У сказки, как у любви, – уста и уши.

Сколько сказок знаешь, столько тебе и лет.