Александр Попов: Взрослые сказки

Правда – детская игрушка, забава – взрослая.

Женщина в платье – птица.

– Что такое счастье?

– Жизнь в четыре глаза.

Когда вернулся, из родственников никого не было. Двери еле приоткрыли. Хотел было расстроиться, но пахнуло таким теплом манной каши, что и утешило, и рассмешило.

Книги – самки бабочек. Читатели – самцы. Они, перелистывая крылышки, ищут пояса верности, не понимая, что невинность руками не ловится.

А вслух читать редко кто может.

Часы, календарь, численники, секундомеры – зеркала, в которые глядится время.

У времени нет друзей.

С арбузом, как с женщиной, приподнимешь подол, глянешь и не знаешь, огорчаться или радоваться…

Пока не попробуешь.

Думаешь, блондинки на одно лицо, а как надломишь, неведомым ароматом повеет, вопьешься в пряную свежесть, и остановиться не можешь.

Понятное дело, не вишня, но хороша!

Одно ухо для лжи, другое для правды. А между ними голова. Нос – столб пограничный. Одна ноздря правдой дышит, другая ложью. Рот от удивления открываться приспособлен и вздыхать от ошибок. Когда правая рука в подбородок упрется, левая затылок почешет, в мозгах заискрится надеждой.

В народе ту надежду извилиной зовут.

Люди делятся на тех, у кого есть мама, и на остальных.

Выстою, в землю врасту, деревом стану, покроюсь листвой.

Выстою!

Не хватит осени на всех.

Сказки пальцев собирали тени – вязать варежки для звезд. Зима замирала от восторга, зависть не знала границ. Весной на лунную поверхность колен слетались греться улыбки. Лето украшало пальцы ступней каплями росы из земляники.

В начале прошлого века в город Ярослав Гашек пожаловал. Посмотрел, подивился, и написал великую книгу «Похождения бравого солдата Швейка». Люди были так благодарны, что на фасаде одного из домов разместили мемориальную доску в память о событии. В этом веке полицейские доску арестовали. Сидит доска за решеткой. Швейк объявлен шпионом, но фотографию его на стенде «Их ищет полиция» размещать запрещено.

А зря, давно бы нашли.

Подлецы следят за словом.

Во мне вины как воды в океане. Штиль неведом, шторма…

Мечта о краешке земли неосуществима.

Сказки – что дождь слепой.

Плачут, а на душе светло.

Я не в Дании, я не Андерсен. И брата нет, значит, не Гримм. С косметикой туго.

Ищу человека на свое место.

Звон в ушах – спасу нет. С мухами плохо. Мода изводит, сохнут, худеют. Уже и не понять: кто муха, кто комар. В прежние времена на брюхо было любо-дорого поглазеть да мухобойкой хлопнуть.

Чтобы уйти от наказания, советуют обманывать, не договаривать, молчать в тряпочку.

А я гвоздь, на котором висит картина мира.

Кто-то ликует, кто-то бранит, кто-то слюной брызжет. Знаю, как лица не потерять, но чертовски жить хочется, пусть даже с ополовиненной мордой.

Сказки писал, имея на каждом плече по уголовному делу. Вернее, не писал, подглядывал за собой. Оказывается, мало знакомы. Прежний нынешнему плохой помощник.

Нынешний прежнего в грош не ставит.

Не живу, не вижу. Пальцем вожу по стеклу, капель дождя жду. Жизнь остановилась подумать. У меня время украли. Хожу и вижу, но не живу.

Тихо, хоть бы тикнуло разок, а так всё хорошо.

Дети обводят руку. У взрослых времени нет.

Они вокруг пальца обводят.

Книги – птицы.

У авторов – осень.

Юг – у людей.

Кто на крест.

Кто на амбразуру.

Кто в кусты.

Он знал: буквы – рабы. У него были книги, но он не читал. Покупал рюмки, но пил из горла. Покупал рамки, рисовал, но рядом. Заказывал билеты, но опаздывал на по-езда. Он любил гулять, но не в парках, а возле тюрем.