Марина Болдова - Клетка

Лицо промелькнуло в памяти и исчезло. Знакомое и в то же время чужое. Вроде, как из прошлого, очень далекого, старательно забытого. Екнуло сердце, смутно предвидя, что он еще не раз его увидит в своей жизни, это лицо.

Матвей Роговцев сел на скамейку, которую кто-то оттащил от дорожки под раскидистое дерево. Под ногами валялись пустые банки из-под пива, а на сиденье лежал надорванный пакетик с солеными сухариками. Парковые воробьи, ничуть не боясь человека, окружили пакетик и пытались острыми клювами разорвать упаковку. При этом они отпихивали друг друга, шумно хлопая крыльями и чирикая. Роговцев ненадолго отвлекся от своих мыслей, наблюдая за наглыми птахами.

Сидеть на скамейке было холодно: осенняя благодать закончилась рано, как-то скоренько уступив первому снегу. Роговцев, как и большинство горожан, понадеявшись, что этот снежок – всего лишь недолгая шутка природы, не спешил доставать из шкафа теплую дубленку и зимние ботинки. И, в результате – сейчас мерз.

Роговоцев поежился, потопал ногами, но, так и не согревшись, встал.

Увидев ту женщину два дня назад в толпе супермаркета, он просто вспомнил другую. Из-за внешнего сходства. Пришел домой, достал старые групповые фотографии и, среди веселых беспечных лиц нашел ее, немного грустное и виноватое. Тут же вспомнилась и та вечеринка, на которой были сделаны фото, а заодно и разгульная студенческая жизнь. Ностальгически повздыхав с полчаса над фотографиями, он убрал их обратно в ящик письменного стола. И опять забыл. А сегодня он увидел ее уже дважды. Опять в толпе. Он выходил из машины, она спускалась по ступенькам крыльца здания, в котором на сегодняшний день было больше сотни офисов. А когда-то это здание называлось Домом Сельского хозяйства. Он хотел было ее остановить, даже сам не зная зачем, просто подчиняясь интуитивному импульсу, но она, отделившись от группки возбужденно переговаривающихся женщин, свернула за угол. Он машинально глянул на бейджики, прикрепленные к их одежде. Ведическое общество «Колокол». Это название ему, журналисту, ни о чем не сказало. Мимоходом и шутливо спросив у охранника, не знает ли он, чем занимаются эти симпатичные дамочки, он получил серьезный и странный ответ: «Ведьмы они. Слет у них». «Ну – ну» – бросил он с сомнением и тут же о дамочках забыл. Поднимаясь по широкой лестнице, он уже проигрывал в голове сцену встречи с директором одной сомнительной фирмешки. Дело могло получиться нескучным, статья разгромной, а польза для гражданского населения города неоценимой.

И вот, сейчас опять она. Но, только теперь Роговцев точно знал, что его узнали. Цепкий взгляд холодных в своей голубизне глаз зацепился за его подбородок, скользнул по переносице вверх и на мгновение уткнулся прямо в его широко открытые глаза. Полоснул ненавистью и пропал. «Катя! Подожди!» – успел крикнуть он в удаляющуюся спину, уже не сомневаясь. И в этот момент его поймал за локоть знакомый журналист местного телевидения и потащил в здание. Роговцев довольно бесцеремонно дернулся из его рук, бросив, что позвонит в самом ближайшем будущем. Обещание растяжимое во времени, но обнадеживающее. Рванул за Катей, но опоздал. Теперь вот мерз на лавочке в парке, пытаясь осознать и понять, почему та сбежала. Затеплилась мысль, что не она это – мертвые не оживают. И тут же он одернул себя: тело не было тогда найдено, признали ее без вести пропавшей.

Она не постарела, а должна бы: все-таки им под полтинник! И она никогда не смотрела на него с такой ненавистью. Он считал, что он хороший журналист. Потому хороший, что ему удается видеть немного дальше, чем другим. Дальше во времени. И сейчас он видел свое будущее, где непременно будет Катя. Екатерина Галанина, давно забытая любовь первого курса. Любовь, давшая ему первый горький опыт и первый стыд. То, что любой человек постарался бы вычеркнуть из памяти. И он вычеркнул. На тридцать лет.

– Таня, ты можешь собираться не так медленно? Мы опаздываем уже на пятнадцать минут! – Алексей Борисович Зотов считал, что он потому стал директором завода, что в годы полного бардака в стране сумел остаться организованным и обязательным человеком. Вовремя подстраховавшись, ничего не своровав, вовремя оказавшись на глазах у верхнего начальства, он стал первым замом тогдашнего директора. Директора вскоре сняли: уж слишком явно и борзо тот разбазаривал заводское добро, и он, Зотов, оказался единственной подходящей кандидатурой на его место. Кого-то смущала его молодость, кого-то принципиальность, но Зотов не суетился, молча разгребал завалы, оставшиеся от прежнего руководства, пребывая в должности «И.О.». И, не претендуя на большее. Назначение его в директора прошло скромно, буднично. А потом уже никто и не пытался влезть в его крепко сколоченный костяк. Людей он подбирал себе в команду тщательно, присматриваясь иногда к человеку годами. Был уверен в них, знал, что не уворуют, не подведут: они, как и он, ценили порядок и честные рабочие отношения.