Марина Болдова: Курсистки

С матерью Вика была небрежна и потребительски – равнодушна. Надо чего – даст, как миленькая. Потому, как Вика знала про мать все. И бессовестно шантажировала ее, выдавая информацию порциями, чтобы у матери всегда сохранялось состояние боевой готовности: что еще там знает ее дочь? Вот и сейчас даст денег, Вика была уверена. «Что – то они уж слишком распалились!» – подумала она, а внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.

– Вика, выйди! – раздался зычный голос отца.

Вика сунула ноги в тапочки, встала с кресла, на котором сидела перед выключенным телевизором, и открыла дверь своей комнаты. «Орали бы у себя в спальне! А то прямо у меня под дверью! Другого места не нашли», – подумала она беззлобно.

– Вика, иди в мой кабинет. И не вздумай по дороге потеряться! – пригрозил ей отец. Мать согласно покачала головой. Оба знали, как умела выкручиваться из таких ситуаций их дочь: она тихо спускалась по лестнице, ведущей со второго этажа прямо в коридор, и так же тихо за ней защелкивался английский замок входной двери.

Вика села на кожаный пуф и глазами девочки – паиньки посмотрела на отца.

– Глазки не строй, не поможет. Короче, вчерашний мой визит к ментам был последним. Завтра ты уезжаешь. Куда, узнаешь по дороге.

– Я хочу знать сейчас. Имею право.

– Дочка, это санаторий за городом, – Валерия Георгиевна попыталась хоть чуть – чуть намекнуть Вике на серьезность ее положения.

Вика похолодела. Вот так же, не спрашивая согласия, три месяца назад родители увезли Гошку в неизвестном ей, Вике, направлении. И тоже, якобы, в санаторий. Обратно он вернулся тихим и с тусклым взором.

– Мне нельзя. Мам, мне нужно с тобой поговорить, – Вика жалобно посмотрела на мать.

– Ну, это вряд ли! – Дмитрий Андреевич насмешливо смотрел на обеих.

– Хорошо, – зловеще прошипела Вика, – Я скажу! Я беременна!

– Это не страшно, – равнодушно изрек любящий папа.

– И я больна! – Вика выкрикнула это, уже поняв, что ей ничего не поможет.

– Ну…Обычным путем твои болячки не передаются, а с половыми контактами в этом заведении напряженка, – усмехнулся Дмитрий Андреевич.

– Дима, ну давай ее хотя бы подлечим!

– Там прекрасный штат врачей. Хватит, Лера! Хватит пережевывать одно и то же! Мне на работу пора. И не думай сбежать сегодня из дома, – предупредил он Вику, – Я оставляю с вами Зину. Переночует она в твоей комнате. Все. Меня сегодня не ждите.

Дмитрий Андреевич развернулся и вышел. Он всегда решал быстро и бесповоротно. Это отличало его от его компаньона Владимира Михайловича Лунева, с которым они вместе начинали производство. Одногодки, однокурсники и однолюбы. Еще на втором курсе они оба влюбились в одну девушку, Светлану, которая стала женой Лунева, отказав порывистому и непримиримому Шляхтину. С Валерией Шляхтин сошелся через год после свадьбы друга, раз увидел ее на пляже, подошел, засыпал анекдотами, сводил в тот же день в кафе, а вскоре сделал предложение. Так же быстро он «сделал» и Вику.

Сейчас он убедил себя, что делает это для нее. Видеть, во что превратилась дочь, не было ни сил, ни желания. А, потому – пошла вон. Для ее же блага.

Вот так же десять лет назад он выкинул из своей жизни Валерию. Они продолжали жить в одной квартире, даже несколько раз за эти годы ужинали за одним столом, но она никогда не знала о нем ничего. Даже Зинаида только качала головой, когда Лера пыталась выведать у нее о личных пристрастиях мужа. Лера себя не оправдывала, поймана она была в супружеской постели с личным шофером Шляхтина и в самый кульминационный момент. Шляхтин ее даже не ударил, хотя надо было бы и даже лучше бы так. А, то… Он молча дождался, пока суетливо одевшись, ее любовник бочком покинет спальню. «Делай это, где хочешь, кроме нашего дома», – сказал он, – «В мою жизнь отныне не лезь – прибью!». Развод он не просил, она тоже молчала.

Вика росла в уверенности, что мама с папой живут как все. Годам к десяти разобравшись в ситуации, она сделала открытие – семейный спектакль ради нее. С этого момента они стали играть втроем, разыгрывая каждый перед двумя другими свою партию.

А теперь, кажется, она заигралась. И, поэтому, они ее выгоняют из пьесы под названием «Счастливая семья».

Она вцепилась в столешницу двумя руками так, что тянувший ее за талию молоденький сержант смог сдвинуть ее с места только вместе со столом. Стол был двухтумбовый, крепких советских времен. «Вот не повезло папаше!» – подумал сержант, сочувственно покосившись на пожилого представительного человека в штатском.