Рута Юрис - В тени малинового куста

В этот момент у ворот просигналила машина. Митька сдал смену и заехал ко мне, как и обещал. Я была очень рада ему, потому что, пожалуй, только с ним я могла, не стесняясь своих эмоций поговорить о вчерашней встрече с Женькой.

Общая наша подруга Алла уже давно живет в Монреале, мы общаемся через Интернет, и лишь раз в два года, когда она приезжает навестить родителей, у нас бывает несколько часов, чтобы поговорить о жизни.

Я принесла еще одну чашку, и мы расположились в моей любимой беседке.

– Нет повести печальнее на свете, – слегка улыбнулся Митяй, присаживаясь рядом и обнимая меня за плечи. – Ты что, замерзла? Тебя трясет! Не заболела, а? – он хотел накинуть на меня свой китель.

– Нет, не надо, – я провела рукой по плечам, на которые предусмотрительно надела пончо, – просто нервничаю. Ну, слушай.

Я вздохнула глубоко и начала свой рассказ, мысленно переносясь в день позавчерашний.

Улыбаясь каждому читателю, я уже минут пятнадцать подписывала книги и раздавала автографы. Посыльный появился перед столиком, за которым я сидела, как по моновению волшебной палочки. Вместе с корзиной цветов он протянул мне записку и сказал, что ждут ответа. Я с удивлением взяла цветы и листок, но прежде чем прочесть, обратила внимание на смуглую девушку, стоящую рядом с курьером и с неподдельным интересом разглядывающую меня. Что-то знакомое почудилось мне, однако я точно знала, что вижу ее впервые.

Холодок пробежал у меня по спине.

Я развернула записку, в ней была всего одна строчка: «Я буду ждать тебя сегодня вечером «Балчуге». И подпись: «Твой Женька».

Мой! Мой? С каких это пор? Это что, насмешка или надежда? На что?

В волнении я приложила руку ко лбу, он горел, будто у меня подскочила температура. Наверное, я красная как рак, хорошо же я выгляжу со стороны, да еще и телевизионщики здесь…

И надо было ему вновь возникнуть в моей жизни через столько лет! И вообще – откуда он знает, что я сегодня на презентации книги именно в этом магазине? Что делать? Нестись в «Балчуг»? А что я скажу мужу? Позволит ли он мне встретиться с Женькой? За прошедшие тридцать лет мы с Лешей ни разу не говорили о беглом моем женихе. Память о нем я похоронила глубоко в сердце. Счастливая жизнь с Лешей не давала мне поводов вспоминать и жалеть о том, что я потеряла. Если, вообще, это можно назвать потерей.

Видимо, я изменилась в лице, и девушка-менеджер, которая следила, чтобы не было лишней толчеи, забеспокоилась: «Душно? Выпейте холодной минералки. Или, может, сделаем перерыв на полчаса?»

– Да, пожалуй, – кивнула я, – минут через пять.

Что ответить Женьке? У меня от волнения голова шла кругом. Я взяла верхнюю книгу из стопки, открыла ее и просто поставила свою подпись и дату. 27 августа 2003 года. Словно гирьку перетянула на старых дачных ходиках.

Протянув книгу девушке, которая ждала ответа, я встала из-за столика с книгами, чтобы сделать перерыв. В висках стучало – тик-так, тик-так.

После банкета муж подвез меня к «Балчугу».

– Иди, ты должна с ним увидеться. Не просто же так он подгадал свой приезд именно к твоему дню рождения.

– Значит, ты знаешь, что он в Москве? – я посмотрела мужу в глаза.

– Забыла, где я работаю? К тому же он звонил мне, спрашивал разрешения на встречу. Иди! И не переживай, что я буду ревновать. Чтобы ни случилось, ты – моя женщина и только моя! Ну, иди же!

И вдруг я вспомнила ту записку, которую оставила мужу далеким октябрьским утром на подушке в Нью-йоркском отеле, и мне стало стыдно и жалко Лешку. Только бы не расплакаться, думала я, выбираясь из машины. Муж тоже вышел и обнял меня, поцеловал нежно за ушком: «Я с тобой и никому тебя не отдам! Иди!»

Я всегда ценила, что Леша меня понимает с полуслова и с полувзгляда, за что и люблю, и никогда в жизни не жалела, что осталась той душной июльской ночью в квартире на Фрунзенской.

Нет, не так.

Леха поймал меня за подол, когда я уже сделала шаг в бездну с Крымского моста.

Я подошла к портье и протянула свою визитку.

– Вас проводят в ресторан. Там Вас ждут.

Важный, как премьер-министр, метрдотель подвел меня к столику у окна.

Навстречу поднялся Женька. Это был он и не он. Чуть пополнел, виски подернулись сединой, а ямочки на щеках все те же. Но было в нем что-то, делающее его совсем другим. Наверное, цвет лица Нет, не наш, а тот, особенный, американский, свежий и слегка загоревший, и ярко-белозубая, как теперь принято говорить «голливудская» улыбка.