Станислав Курашев - 14 дней в поезде, который совершенно никуда не идет

Рядом с компьютером стоит коробка, и я вдруг замечаю, что на ней заводским шрифтом напечатан адрес: «Московская» и дальше там что-то, вплоть до домофона.

Странно, думаю я, мать приехала, но что-то не спешит ко мне домой, да и Карлик чего-то… Все это время я пытаюсь вспомнить одну песню, это такая классная женская песня, но когда я настраиваю свой мозг на воспоминание, мне почему-то лезет в голову: «то взлетая прямо в небо»… А, ладно, думаю, хрен с ним, сто рублей есть, пойду-ка я за водкой, а завтра вернусь в больницу. И тут, на этом месте, просыпаюсь.

Ночью было что-то жуткое. Бухало полбольницы, выгнали четырех человек, в том числе Абрамова и Малинина, видел их сейчас на скамейке у входа, сидят похмеляются пивом, прежде чем идти на остановку. Предлагали и мне.

Сколько же здесь людей с неудачной кармой… В сущности, почти все. И есть люди, на которых уже поставлен крест, типа Абрамова и Малинина, их пути просты – тюрьма и смерть.

Один из немногих более-менее нормальных людей – это Коробейников, мой сосед по палате. Человек с обаятельной улыбкой, когда у него хорошее настроение.

Сидим с ним вдвоем за столиком в столовой (наши соседи в столовую не ходят, и их можно понять).

Заходит сестра, пожилая женщина лет пятидесяти:

– Коробейников здесь?

Коробейников, на армейский манер, прикладывает руку к голове.

– Кончай завтракать, сейчас к хирургу пойдем. (У него что-то с ногой.)

– Вместе пойдем?

– Да, вместе.

– Оу, – говорит Коробейников, – надо будет тогда у аптеку зайти…

Я никогда не пытался понять своих героев – вот в чем проблема.

Я всегда шел с другого конца – я их просто создавал, и они были довольно живые.

Понять их психологию никогда не пытался.

В Зигфриде я нарочно соединил две крайности – нацизм (а Зигфрид непременно должен быть нацистом, чтобы усилить впечатление разлада) и романтизм, неудовлетворенность, недовольство, в том числе и самим собой, благородство, интеллигентность и так далее.

И вот я все это вложил в него, а он, бедный, мучается.

Понятно, что ничем хорошим для него это не закончится.

Сейчас я в первый раз решил пойти «от персонажа» и разобраться в психологии Анны Гьелаанд.

Раз я решил, что она будет жестокосердна, пусть будет такой, но – почему?

Мать на хорошей должности, они вполне обеспеченны, загородный домик и так далее, никаких проблем, война идет где-то совсем далеко и кажется нереальной, только строчки в газетах да радиоголоса.

Понятно, что отца у Анны нет и мать ее избаловала.

Анна так же умна, как Зигфрид, но если у него в душе постоянно происходит конфликт – между сердцем и разумом, между сном и явью – и он пытается найти хоть какой-то компромисс между добром и злом, еще не понимая, что компромисс этот – невозможен, то Анна и не пытается бороться со злом в своем сердце с самого младенчества, она не имеет души и просто развлекается, ей все скучно – и сверстники и политика партии, она слишком умна для всего этого.

Может, начать писать хотя бы чистый текст с пропусками – типа, «я купила хлеб за…» и пробел, и если чистый текст пойдет, то можно будет потом все пробелы – заполнить.

Сегодня в церкви людей побольше – целых пять человек.

Священник все время кашляет, читая текст.

Сходил в четырнадцатое отделение (для психов), куда меня хотят положить, долго ждал врача после обхода, но она была крайне занята и назначила собеседование на завтра на полдесятого утра.

Завтра – вот ключевое слово! Сделать завтра, написать завтра, отложить до завтра – нет большего счастья для меня.

Инфантилизм, как сказал бы Герман Геринг.

Поговорил с пациентами. Там два сектора: один для настоящих психов, который тщательно охраняется (когда открывают дверь, видно, как они там бродят в пижамах), другой – с более щадящим режимом, для почти нормальных, у которых шизофрения, маниакально-депрессивный психоз и так далее.

По виду никогда не догадаешься.

Они говорят, что тут условия даже хуже, чем у нас, выход на улицу из «нормального» сектора далеко не у всех, и так просто не выйдешь, дверь всегда заперта и надо звонить.

Психиатр с ними не работает, только изредка бывают какие-то тренинги, где все, взявшись за руки, послушно рассказывают о своих горестях.

В общем – бред.

Туалет лучше, чем у нас, а вот телевизор только один.