Николай Беспалов: Три метра над небом (сборник)

– Совсем сдурела баба. Мешок с зерном положила.

Ошибся мужик. То была вспотевшая спина жены. Он же инстинктивно пнул то, что нащупали его ноги.

– Чего дерешься-то? Не ты растил, не тебе пихать. Если куда в другое место, а так оно-то конечно, но зря.

– Кто о чем, а вшивый о бане.

Вовремя вспомнил баню муж, семь дней прошло, как они топили баню. Все сельчане люди как люди: заправляют бани в субботу, а они, ненормальные, средь недели.

– Папаня! – Сева не спит и все слышит, – Давай я воды натаскаю.

– Ты-то. Он натаскает. Гляди-ка, каков битюг.

Удивление отца объяснимо. Воду для бани берут не из колодца: так недолго и осушить его, а таскают с реки. А она, это река, в низине, и, если оттуда брать, то всю дорогу в горку. Для хорошей бани надо не менее дести ведер. На коромысле две? Две. Вот и выходит, что надо пять раз подняться с ведрами вверх по узкой шаткой лесенке.

Отец и сын. Проблема. Не в том смысле, что вывел в романе «Отцы и дети» писателя Тургенева. В этой избе отец для сына, что Чингиз Хан для аратов.

– Оно-то, конечно, но пускай себе таскает. К вечеру как раз успеет.

– Мне все равно, тебе океан нужон для того, чтобы помыться.

– Оно-то, конечно, если мыться, как следует. А то некоторые даже рожу утром не умоют. Страшнее черта.

Они встают с кровати, которая, наверное, помнит изгибы тела убиенной на ней бабки Пелагеи. Не дожила та до ста лет ровно три года. Надоело внуку спать на лавке, захотел на кроватку. Село же. Кто тут станет делать вскрытие столетней старухи. Одна жена знала, как бабка Пелагея отошла в мир иной, но молчала: ей тоже хотелось спать на кровати.

– Ты говори, говори, да не заговаривайся.

– А то что?

– А то, что по харе заеду. Тогда посмотрим, у кого она страшнее будет.

– Оно-то, конечно, сила есть, ума не надо. Ты бы лучше сена накосил. Машке зимой кушать будет нечего. А чем дитя тогда кормить-то?

– Твоё дитя скоро под потолок вымахает, а все к мамкиной юбке льнет.

– Тебе лишь бы спихнуть мово ребенка. И меня заодно с ним. Чего на околицу кажный вечер таскаешься? Я-то знаю. Чешется у него.

За разговорами баба не забывает растопить печь и заправить в неё чугунок с кашей.

Сева подхватил ведра и коромысло, выскочил из избы. Ему бы успеть хотя бы разочек сходить на реку: очень он обожает, когда родитель бьет мамку. Патология? Определенно, но он этого слова не знает.

Пока каша поспевает в печи, баба успевает сходить в огород и надергать лука. Это у них заместо зубного порошка. Полость рта дезинфицирует очень хорошо. А вонь? Так оно же не дерьмом пахнет. У мужика свои заботы. Нет, не побрить щетину и не сходит до ветру. Ему бы успеть хлебнуть бражки. Баба три дня как поставила, подоспела бражка-то.

Сева в этот час корячится с двумя ведрами на коромысле, подымаясь по узкой прогнившей (а кто её ремонтировать-то будет) лесенке. Шаг – скрип, другой – треск. Дотрещался, на одной из ступеней нога парня проваливается в доску, и она больно ранит, до крови, щиколотку мальчишки. Тут уж не до ведер, удержаться бы. Как ни старается Сева, а удержаться не может и кубарем летит вниз. Ведра, разбрызгивая воду, летят следом. Трамтарарам. Но кто услышит, как кричит мальчик и звон ведер? Село-то наверху, и отгорожено от реки кустарником.

Вот ведь загадка, ничуть не менее загадочная, чем идолы острова Пасхи или те же пирамиды фараонов. У нас тут гранитные валуны разбросаны по берегу реки. А она-то в низине. А село-то наверху. Вот мы и спрашиваем, как новоселы (в Америке таких прозвали пионерами) поднимали отсюда громадные булыганы на высоту в три, а то и четыре этажа городского дома для того, чтобы эти камни уложить в фундаменты их изб.

К чему это мы? Ах, да. Сева скатился по лестнице да самого низу, до того места, где эти самые камни лежат. Удар пришелся на позвоночник.

И чтобы вы знали, limbus vertebrae окостеневает за счет самостоятельных ядер окостенения, появляющихся в возрасте 6–8 лет у девочек и 7–9 лет у мальчиков и синостозирущих с телом позвонка в 23–26 лет. Сращение крестцовых позвонков происходит годам к пятнадцати, а то и к двадцати пяти.

Вы ни черта не поняли? А вам и не надо ничего понимать-то. Тут главное в том, что Севе пятнадцать лет. Так что его крестцовые позвонки могли не успеть срастись. И тем более окостенеть. Удар об камень, которому лет тыща, пришелся как раз по крестцу. Сева как упал, так и остался лежать. Речка плёскает, рыбка выпрыгивает – к дождю это, а Сева лежит. Молчком лежит, так как потерял сознание. А тут что: кричи не кричи – никто не услышат. Разве что рыбы и лягушки.