Николай Беспалов - Три метра над небом (сборник)

Тут мы сделаем небольшой экскурс в прошлое. Вернемся в тот день, когда Парасковья и Федул оженились. Свадьбу гуляло все село. Вы тут же и подумали скабрезное. Так нет же. На невесту сельчане практически не глядели, их взоры были устремлены на стол: когда такое изобилие им придется увидеть. Федул не отставал от односельчан и потому, не имея опыта как у них, скоро оказался под лавкой. Конфуз? Ничуть не бывало. А для чего родители. Мамаша, сильна была женщина, отволокла сына в избу и уложила на лавку. Отец принял на себя обязанности жениха. Временно. Но этого времени хватило, чтобы Парасковья, обалдевшая от большого стечения народа, в одночасье, то есть за пятнадцать минут, в укромном уголке двора, сразу за дровяником, была изнасилована отцом жениха. Впрочем, о каком насилии можно говорить, если девушка не очень-то сопротивлялась. Вот и скажите, откуда у Федула могут взяться родственные чувства к Севе? Генетика это вам не прислужница империализма.

– Сама доковылять сможешь?

– Оно-то, конечно, если не умру раньше. Севку дотащи до дома. Он точно тут у реки помрет. Чем его так шандарахнуло? Вроде тихо тута было.

– Откормила бугая, а мне тащить. В нем килограммов пятьдесят пять буде. Пупок развяжется: все вверх и вверх.

А куда деваться? Подхватил Севу, перекинул через плечо как мешок с отрубями и пошагал наверх. Лишь бы не ступить на гнилую ступень. Тогда все семейство покатится вниз, следом идет ушибленная на голову жена.

Обошлось, дошли до избы. Жена сразу, как вошла, буквально упала на кровать. А муж её с сыном, вернее сводным братом через плечо, мнется у порога – куда уложить тело. Потоптался, потоптался и положил рядом с матерью. Она-то ему мать настоящая. Тут не поспоришь, если родила его.

Кровь из головы Парасковьи течь престала, выходит у женщины тромбоцитов в достатке. С одной стороны это хорошо, но с другой плохо. При её весе велика вероятность возникновения тромбов. Сын тоже успокоился. Глядь, а они уже спят.

– Дал Бог семейку.

Брагу он допил. День перевалил за точку противоположную надиру. По-простому говоря за полдень.

– Вёдра сынок утопил. Гадом буду. Чем воду таскать?

Не ведает он, что соседка его Федора все это время наблюдала за происходящим из окна своей избы.

Севка уходил на реку с вёдрами, а вернулись они без них. Оцинкованные вёдра это вещь. По-хозяйски рассуждает она и начинает надевать плисовую кофту. А вдруг её увидит сосед Федул. Видела же соседка, в каком состоянии вернулась домой его жена. Вёдра её тоже интересуют, но и о жизни надо подумать. А то что? Все огород да корова. Редко сходит в лес, и то по грибы или ягоды. А чтобы так просто, для любви, так хрен в руку. Она бы и в руку бы с удовольствием, но кто даст-то?

– Что сын, что мать – одна порода.

Знал бы, что порода-то от отца его так и прет. Ушел неделю назад в лес, и где его черти носят. Федулу нет заботы, как его отец в один в лесу с краюхой хлеба. Все же не малец он: весной стукнуло пятьдесят четыре года.

– Надо идти на реку. Могёт быть вёдра там.

Так сошлись планы мужика и бабы на вёдрах, которым на базаре цена целковый.

– Ой, Федул, а я гляжу, чего это ты свого сына на плечах носишь. Неужто малец напился так? С утра-то.

– Цыц, стерва, не твово ума дело. Если нёс, значит так надо. А ты куда это так вырядилась? Поди, сёдни среда, а не суббота.

– А ты, мужик, тоже с утра не трезв. Все на сенокос ушли, а вы, как не родные, баню затеяли и пьете с утра.

– Молчи, баба. Ты кто? Поп? Агитатор?

Обиделась соседка; агитатором сосед обозвал.

– Сам ты агитатор.

Развернулась и пошла, словно пава в сторону реки.

Вот ведь баба, с восхищением подумал Федул, и пошел за ней.

Интересно, кто из них споткнется на той гнилой ступеньке? Ветер стих, и река внизу текла медленно, водной гладью отблескивая солнечными лучами. Поле на том берегу зеленело и были видны люди, косящие траву.

– Слышь, Федора! А кто тебе сена заготовит?

– Ты и покосишь. Или нет?

Не оборачиваясь, говорит соседка и смеётся своим завлекающим смехом.

– А ху-ху на хе-хе не хочешь?

Федул тоже смеётся.

– Хочу. Чего ждешь? Вон кустики.

Село, одним словом.

Подошли к лестнице.

– Ты что же тоже к реке навострился идти?

– Я-то, да. А тебе чего там надо?

Тут на мужика напала такая злоба, что зубами заскрежетал он. Какого хрена она лезет в его дела. Бабье место у печи. Подступил к ней вплотную – и дохнуло на него чем-то жутко сладким. Не в том смысле, что сладко как сахар, а в том, что сладки губы бабы.