Нил Шустерман - Жажда

– О, черт! – стонет Гарретт. – Черт! Черт!

– Не пугайся, – говорит ему Алисса. – Такое уже было на днях. Сейчас опять загорится, вот увидишь.

Но свет не загорается, и в доме повисает настоящая, без дураков, тишина. Гудение холодильника, шелест кондиционера – все затихло. И наступившая тишина оказывается такой пугающей, такой жуткой!

Я чувствую, как кто-то хватает меня за руку. Это Гарретт. Оказывается, я ему ближе, чем Алисса. В этом урагане я – ближайший к нему порт.

Мы начинаем слышать голоса. Соседи перекликаются, пытаясь узнать друг у друга, какого черта вырубили свет и какого дьявола им теперь делать. То, что казалось сюрреалистическим кошмаром, обернулось явной и жесткой реальностью.

Постепенно глаза наши начали привыкать к неясному сумеречному свету, льющемуся из западных окон.

Я знаю, что нужно делать.

– Мне нужно уйти…

Но не успеваю я закончить фразу, как вмешивается Гарретт:

– Нет! Ты обещал остаться!

И, хотя Алисса ничего не говорит, она так же напугана отключением электричества, как и ее младший брат. Как, собственно, и я.

– Мне нужно уйти, – повторяю я. – Но только на минутку. Проверю, как там мои родители – и назад.

А потом подхожу к Алиссе – совсем близко. В наступившей темноте ее лица я не вижу, но это и лучше. Я говорю:

– Я знаю, ты сможешь о себе позаботиться сама, и я тебе здесь не нужен . Но даже если и так, со мной тебе будет лучше и легче пережить эту ночь.

– Хорошо, – говорит Алисса. – Я только хотела сказать… То есть ты не должен думать…

Я знаю, куда она ведет, и избавляю ее от необходимости говорить то, что у нее на уме.

– Алисса, – качаю я головой, – то, что я решил остаться здесь на ночь, ничего не значит. По крайней мере, для тебя. И не бери это в голову.

Она облегченно вздыхает.

– Спасибо, Келтон, – говорит она и добавляет: – Если это что-нибудь и значит, так только то, что тебя официально лишили титула «жуткого парня, живущего по соседству».

– Ты считала меня «жутким»?

Алисса пожимает плечами:

– Типа того.

Я стараюсь понять.

– Ну что ж, – говорю я наконец, – типа, так и было.

И ухожу, напомнив, чтобы они обязательно заперли за мной дверь.

Мой дом – настоящий маяк в кромешной темноте. Независимый от городской инфраструктуры, полностью самодостаточный. Мать спит на кушетке, отец, все еще в гараже, продолжает сварочные работы. Они и не знают, что в нашем районе вырубилось электричество. Но я не пристаю к ним с разговорами, потому что сказать мне нечего. Оставлю в своей комнате записку, что проведу ночь в доме Алиссы, чтобы помочь ей, пока не вернутся родители. Моей матери это понравится, потому что это лучше, чем резаться всю ночь в видеоигры с парнями, считающими, что дезодорант придуман для индейцев. Отцу мое отсутствие не понравится, но он вряд ли заявится, чтобы забрать меня домой. Конечно, поутру он непременно выскажется по этому поводу, но я как-нибудь выкручусь.

Кладу записку на подушку и, забравшись рукой под кровать, сразу нащупываю то, что мне нужно. Это черная металлическая коробка. Открываю ее, и во всей своей красе моему взору является серебристого цвета «Руджер» сорок пятого калибра. Наполняю патронами магазин, стараясь не поддаваться очарованию оружия – тем, как отражает свет лоснящийся серебристый ствол, цветом и тоном резко контрастирующий с черной матовой рукоятью, без остатка поглощающей свет…

Благодаря своей двойственной природе оружие совершенно. Сочетание светлого и темного. Сегодня я тоже существую между двумя этими полюсами. И это правильно, если я вживаюсь в роль первой линии защиты для Алиссы и Гарретта. Засунув пистолет за ремень, я спешу спуститься по лестнице и вернуться к Алиссе, но то, что я вижу, выйдя из дома, заставляет меня замереть.

Хотя улица и стоящие на ней дома из-за наступившей темноты погрузились во мрак, в свете луны я вижу столпившиеся перед нашим домом неясные фигуры. Почти все соседи вышли из своих жилищ, чтобы подивиться на свет, струящийся из нашего дома – как мотыльки, зачарованные пламенем костра. Обеспечив себе независимый источник электричества, мы стали предметом зависти соседей. И одновременно превратились в мишень. И вот я стою в дверях, и порог нашего дома, на котором я нахожусь, отделяет ту жизнь, которую мы вели раньше, от лежащего впереди будущего. Я смотрю на людей, а в ответ сотня глаз вперились в меня и в наш дом.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».