Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

В этой же тишине растворятся и все остальные. Даже маленький престарелый Робин прилетит сюда на уверенных крыльях, гордо выпятив красную грудь и указывая дорогу своей любимой Флёр, которая наконец-то держится за руки с Чарли. И в конце концов все окажутся здесь – насильники и убийцы, лжецы и мошенники и все их жертвы, и все они будут смеяться и плакать от радости, потому что ни убийств, ни насилия, ни лжи, ни соперничества больше нет. Ничего этого на самом деле и не было. Был один лишь страшный сон. Неубитые, неизнасилованные, освобожденные, оправданные, покончившие с бедностью и прощенные: все плачут от радости и облегчения, потому что здесь нет ни привязанностей, ни экономики, нет никаких растений и ничего такого, чего не знали бы и не понимали все без исключения. Все драмы мира понемногу тускнеют, и эта Вселенная, когда-то трагическая, от всей души зевает и готовится погрузиться в глубокий и долгий сон. Доиграв в теннис, Холли бежит к самому краю всего и в свое самое последнее мгновение становится каждой маленькой девочкой, когда-либо существовавшей: белокурой и черноволосой, в джинсах, сари и в клетчатом платье, с косичками, блестками, в шляпе и перчатках, в носках, капризной и чумазой, умытой и пригожей, плохой, но до странности мудрой, и, когда Олли – последнее, едва мерцающее напоминание об Олли – смотрит на Холли, на эту космическую девочку девочек, он понимает, что теперь он отец и ей, и вообще всему на свете.

Зоэ надоело слушать эту историю. Ну да, поначалу происшествие впечатляло своим драматизмом, и Клем некоторое время принадлежала ей одной, Зоэ заваривала для нее чай, и наливала вино, и покупала в “Маркс-энд-Спенсере” дорогие домашние пироги, которые, впрочем, Клем даже не пробовала. Но, если вдуматься, что можно сказать человеку, чей муж покончил с собой из-за дурацкого любовного треугольника с жирной двоюродной сестрой, которая тоже пыталась (неудачно) покончить с собой? Ах да, он покончил с собой, съев странное растение, которое она выращивала. Или что-то вроде этого. Ну хорошо, можно произносить разные бессмысленные фразы вроде: “Все проходит, и это тоже пройдет”, – эти слова Зоэ нашла на сайте, посвященном поддержке людей, переживающих утрату близких. Или можно еще предложить пообщаться с человеком, который тоже переживает такую утрату. Или поинтересоваться, какую практическую помощь ты можешь оказать. И тогда ты обнаружишь, что – да, практическая помощь действительно необходима: ты можешь помочь посадить, раздать, отдать на благотворительные нужды и, в конце концов, начать выбрасывать поштучно каждый из тысячи странных, почти черных образцов Clematis viticella , которые Олли заказал, прежде чем покончить с собой. Но что происходит, когда все это смертельно тебе надоедает? Ни о каком сексе речи, конечно, не идет. В последний раз они занимались любовью… ну да, правильно, за день до случившегося. Олли знал? Клем не говорит. Этот вопрос Зоэ не может задать. Вообще Зоэ не может задать ни одного вопроса, ответ на который имеет отношение к ней самой. Ей даже кажется, что она слышит голос своей матери: “Зоэ, твоя роль тут второстепенная”. Но почему? Почему бы ей не играть главную роль в этой новой, прекрасной связи, которую, правда, довольно грубо грохнули об пол? И ведь когда обнаруживаешь, что ты – не главное в отношениях, в которые вступил, то, наверное, это означает, что пора двигаться дальше, да?

Эш гуляет в саду, когда прилетают черноголовые щеглы. Это ничего, что он тут один? Наверное, нет. Но Бриония и Холли погребены под завалами вещей в гостевой спальне, разбирают их на две кучи – то, что нужно оставить, и то, что отправится в огромный мусорный контейнер, стоящий перед домом. Отец попросил, чтобы все его вещи выбросили в мусорный контейнер, но он, понятное дело, теперь сам не знает, что говорит, поэтому его вещи отправят на хранение. Холли аккуратно складывает черную шерстяную пряжу в картонную коробку и почти не разговаривает. Она по-прежнему не ест. Даже после всего этого. Даже после того, как тетя Флёр подарила ей волшебную книгу, которую Холли должна хранить как зеницу ока. Эшу от этого грустно. Он должен собрать все вещи, которые хочет взять с собой на Джуру, и сложить их где-нибудь, чтобы получилась кучка разумного размера. А что он хочет взять с собой? Может, фотографии? Часть вещей отправится на Джуру самолетом, а часть – кораблем, и…

Эша страшно беспокоит одна мысль. Он мечтал переехать из этого дома, уехать из деревни, и теперь – вот, пожалуйста, он и в самом деле отсюда уезжает. Неужели это означает, что все произошло по его вине? Потому что он этого захотел? Когда все были в больнице, его забрали к себе Беатрикс и Скай, и Скай рассказала ему, что у Вселенной, и правда, можно просить, о чем хочешь, но нужно быть очень осторожным с тем, как ты формулируешь запросы. Ко Вселенной можно обращаться только утвердительными предложениями. Нельзя говорить: “Я не хочу быть бедным”, если на самом деле имеешь в виду: “Я хочу разбогатеть”. Если ты используешь слово “бедный”, Вселенная только его и услышит, и именно это ты от нее получишь. Но и с просьбой о богатстве тоже нужно быть осторожным, поскольку можно разбогатеть из-за того, что вся твоя семья умерла. Вот Эш очень плохо сформулировал свой запрос, и вся его семья действительно чуть не умерла. Но зато теперь, когда он пойдет в среднюю школу на Айле (потому что на Джуре школы нет), все наладится. “Привет, меня зовут Эш”. Хотя, ясное дело, сам он нормальным теперь уже никогда не будет из-за того, что у них тут произошло. Но, как говорит Скай, он не обязан рассказывать всем подряд – да и вообще кому-либо рассказывать – о том, что у них произошло, если ему этого не хочется.