Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

Конечно, Олли забирает стручок, участвующий в замедленной съемке на площадке, оборудованной Клем в гостевой спальне, прямо перед включенной камерой. Ведь на свете не так уж много документальных фильмов, в финале которых муж режиссера кончает жизнь самоубийством, проглотив то самое растение, о котором снимается фильм. Возможно, на этот раз Клем и в самом деле получит “Оскар”. Олли давно не видел растения. Ему следовало бы, наверное, поинтересоваться, как оно там, но он не интересовался. Любопытно, когда его вообще в последний раз интересовало что-нибудь, связанное с Клем, если не считать ее отношения к нему и того, как она на него реагирует? Так или иначе, теперь у растения появился плод. Точнее, плодом это называют только ботаники. Обычные люди назвали бы, скорее, стручком. Такие же стручки бывают у ванили, только этот – крупнее и еще не такой сморщенный. Олли вспоминает, как на какой-то вечеринке Клем рассказывала, что ваниль – тоже из семейства орхидей, ее латинское название – Vanilla planifolia и фермеры Мадагаскара вынуждены опылять ее вручную, потому что самому растению делать это очень трудно. Ваниль цветет рано утром, и, если до конца дня ее не опылить, цветок отвалится и умрет.

Интересно, Клем вообще понимает, что разбила Олли сердце своими словами? Слово, которое задело его больше всего и теперь все время вертится в голове, – это “скучный”. Скучный, скучный, скучный. И это после того, как он лез из кожи вон, чтобы быть нескучным! Он лез из кожи вон, чтобы их жизнь была какой угодно, но уж никак не скучной! Но жизнь без работы, без Клем и, понятное дело, без детей обещала и в самом деле быть скучной. Может, Олли податься в священники? Нет. Он скучный и к тому же не католик. Конечно, он мог бы кого-нибудь усыновить, но дети наверняка стали бы ненавидеть его так же, как ненавидит Клем. Целыми днями они только и делали бы, что рыскали в интернете, вооружившись свидетельствами о рождении, в поисках своих “настоящих” родителей, людей, которые создали их из слизи, а не из любви. Единственный человек, считающий его интересным и ярким, это Бриония. Но она просто не знает его истинного, скучного лица. Олли для нее – всего лишь экран, на который она проецирует свои фантазии. Но ведь сам-то он точно так же поступает с Клем. Может, на большее романтичная любовь и не способна?

Олли в первый раз внимательно рассматривает единственный цветок растения. Одна его часть – темная, дымчато-серая, а другая – грязновато-белая с черными пятнышками и двумя странными дырками. Олли срывает стручок с семенами и прячет в карман джинсов. Потревоженный цветок некоторое время колышется и наконец успокаивается. Без Клем и ее опыления он, наверное, попросту умрет. Сухая чашечка на верхушке стручка еле слышно трескается под давлением джинсовой ткани. До Олли доносится запах – пожалуй, немного шоколадный и с отголоском муската или еще чего-то пряного вроде кардамона, но в то же время неземного и неописуемого. Олли едва не бросает все свои дела и даже умудряется на секунду почти перестать думать, ведь это самый прекрасный запах из всех, какие он когда-либо вдыхал. Запах, несомненно, исходит от стручка. Он ведь ничего не путает? Вздыхает. Идет обратно к двери и открывает ее. Оборачивается, чтобы выключить свет. Но не выключает его, потому что видит там, на растении, призрачное изображение своего собственного лица. Вблизи он этого не разобрал, но теперь отчетливо видит. Призрачно, невероятно, безумно – смотрит на него его собственный высокий лоб, впалые щеки и даже двухдневная щетина, которую представляют черные точки на лепестках. А странные дыры – это, конечно, глаза. Еще с секунду лицо висит в воздухе – и опадает на пол.

На часах 07:17.

И совершенно невозможно описать словами то, что там, по другую сторону. По другую сторону и слов-то никаких нет. Но здесь, на краю, на далекой обочине космоса много-много людей: они прилетают и улетают, и можно успеть разглядеть последние мгновения каждой отдельно взятой души, прежде чем все они сплавятся в единое целое (со стороны это выглядит бесконечно скучно, но для душ – подобно оргазму). Олли задерживается здесь, на краю этой пропасти, и делает глубокий и долгий вдох, потому что теперь он знает, что такое настоящая любовь. Он оставил тело, но призывает к себе свои губы (или это не его губы, а великие губы Вселенной) для одного, самого последнего поцелуя. С кем? Время в этом едва существующем месте, где часы только тихо тикают и больше ничего, движется так странно, что ему удается наконец-то заняться безумной космической любовью с Клем, и она его не отталкивает, нет, совсем наоборот – она любит его в ответ, она втягивает его в себя, обливает его пóтом и выкрикивает его имя. В это же самое время он вдруг понимает, что целует и гладит Брионию, говорит ей “моя хорошая” и “любовь моя”, а потом снова делает выдох, длинный и глубокий, как будто бы каждый атом покидает сначала легкие, а затем и все его тело, и они втроем сливаются в одно, сплавляются со всеми-всеми влюбленными и становятся самою любовью. Холли, которая прилетает гораздо позже, сохранила тело – оно теперь уже не такое худенькое и светится радостью, она здесь снова ребенок, потому что тут, на этом странном, многомерном и бурлящем краю Вселенной ее ждет еще одна лучшая в мире игра с Мелиссой, игра, которая продлится вечно и даже дольше – до тех пор, пока они не станут одним целым и не растворятся в тишине, но тишина эта настанет лишь тогда, когда самый последний мяч во Вселенной окончательно и бесповоротно ударится о корт.