Джоди Пиколт - Книга двух путей

– Джордж… – Я называя мумию по имени, так же как пятнадцать лет назад все остальные. – Очень рада встрече.

Дальше по коридору расположена ванная комната: душевая и туалет. Воспользовавшись удобствами, я провожу пальцем по потрепанному объявлению, по-прежнему прикрепленному скотчем к двери кабинки: «НЕЛЬЗЯ СМЫВАТЬ В УНИТАЗ: ВСЕ ЖЕЛТОЕ, ТУАЛЕТНУЮ БУМАГУ, ВАШИ НАДЕЖДЫ И МЕЧТЫ».

– Мин хунак? – Голос за моей спиной становится все ближе. – Кто здесь?

Меня буквально застукали со спущенными штанами. Я вскакиваю, мою руки и выхожу из ванной комнаты, чтобы объясниться, и встречаюсь лицом к лицу со своими воспоминаниями.

Я вижу, словно это было только вчера, мужчину с обветренным коричневым лицом и ласковыми руками, который ставил передо мной на стол миску свежего салата. Человек без возраста, застывший во времени. Тот же самый смотритель, что обслуживал дом в те времена, когда я была аспиранткой.

– Хасиб? – спрашиваю я.

Он выкатывает на меня глаза и, услышав мой акцент, переходит на английский:

– Хасиб был моим отцом.

– Так ты… Харби? – растерянно моргаю я.

В то время Харби был еще совсем мальчишкой, но при этом одним из лучших наших работников. Он делал все, что просил его профессор Дамфрис: сколачивал подмости, обеспечивая возможность рассмотреть иероглифы в верхней части стены гробницы, и часами стоял под палящим солнцем с зеркалом в руках, наклонив его так, чтобы поймать свет и помочь нам скопировать наскальную живопись.

Он прищуривается:

– Дон?

– Так ты меня помнишь? – Если Харби меня не забыл, значит и другие тоже.

– Конечно помню. Ты привезла мне Супермена.

Всякий раз, совершая пересадку в аэропорту Хитроу, я покупала книжку комиксов для Харби и батончик «Кэдберри» для Хасиба.

– На этот раз я приехала с пустыми руками, – признаюсь я. – А твой отец по-прежнему здесь?

– Он умер, – качает головой Харби.

Мои клиенты-мусульмане всегда спокойнее говорили о смерти, чем клиенты-христиане, которых переход в мир иной приводил в ужас.

– Мне жаль это слышать. У меня сохранились о нем наилучшие воспоминания.

– У меня тоже, – улыбается Харби. – Теперь мы с сыном присматриваем за Диг-Хаусом, – говорит он и внезапно хмурится. – Мудир не предупреждал о твоем приезде.

Когда я слышу мудир , начальник, то тут же вспоминаю Дамфриса, который носил этот титул как руководитель Программы по египтологии Йельского университета. Но сейчас здесь, естественно, новый начальник. Уайетт.

– Это было вроде как спонтанное решение, – увиливаю я от прямого ответа. – А где все?

– Сегодня пятница. – Харби пожимает плечами. Ну да, по пятницам у них выходной, когда они ездят по другим раскопкам. – Они поехали в Сохаг.

В Сохаге, в трех с половиной часах езды на юг отсюда, находится другая археологическая экспедиция Йельского университета.

– А когда вернутся?

– К ланчу, иншаллах .

– А можно их здесь подождать? – спрашиваю я.

– Да-да, – отвечает Харби. – Но ты, наверное, голодная, doctora.

Я чувствую, как краснею.

– Ой, на самом деле я не doctora, – поправляю я Харби.

Харби резонно решил, что посетитель – доктор философии, как и все из Йеля, и что аспирантка, отработавшая здесь три сезона, уже наверняка защитила диссертацию.

Он вопросительно смотрит на меня, потом, не дождавшись ответа, проходит вперед.

– Но ты все равно голодная, – настаивает он.

Я замечаю, что он прихрамывает, и начинаю гадать, что с ним случилось: может, он упал на раскопках и теперь его беспокоит травма? Но я не могу задавать личных вопросов, тем более когда не желаю отвечать на них сама.

– Ну я не очень-то и голодна. Не стоит затрудняться…

Харби пропускает мое замечание мимо ушей и ведет меня в самую большую комнату Диг-Хауса, которая одновременно служит и местом для работы, и столовой.

– Пожалуйста, чувствуй себя как дома.

Оставив меня, Харби шаркает на крошечную кухню, его резиновые сандалии скребут по выложенному плиткой полу.

Под куполом из глинобитного кирпича по-прежнему стоит стол, за которым мы обычно ели. Деревянная столешница все так же обшарпана и покрыта пятнами. Однако кое-что изменилось, и у меня перехватывает дыхание. Исчезли рулоны лавсановой пленки, а также стопки потрепанных манильских папок и бумаг. Вместо них на расположенных, как фрагменты пазла, столах у стены комнаты стоят компьютеры – провода, переплетающиеся и змеящиеся по полу, словно морские чудовища, снабжены крайне неустойчивыми стабилизаторами напряжения, пытающимися дотянуться до настенной розетки. Кроме того, тут есть зарядки для планшетов и две впечатляющие цифровые камеры. На дальней стене висит гигантская репродукция фрески из гробницы Джехутихотепа с изображением транспортировки колоссальной статуи в гробницу номарха – той самой фрески, над которой я работала с Уайеттом весь последний сезон. Я узнаю собственные рисунки, выполненные на лавсановой пленке, а теперь сделанные чернилами, с переводом Уайетта на полях. Если и требуется доказательство, что когда-то я была здесь и сделала нечто ценное, то сейчас это самое доказательство находится буквально напротив меня.