Лесли Поулс Хартли - Ночные страхи

Вдруг все разом умолкли. Она все-таки закричала? Нет, звук, привлекший внимание гостей, доносился откуда-то из глубин дома. Казалось, весь зал затаил дыхание. Вот опять, уже ближе – пронзительный крик, полный ужаса, и хриплые сдавленные рыдания, похожие на судорожный кашель. Никто не узнал голос Мэрион Лейн, а многие не сразу узнали и саму Мэрион – растрепанную фигуру с маской в руке, влетевшую в зал. Гости испуганно расступились.

– Остановите его! – проговорила она, задыхаясь. – Остановите!

Джейн Мэннинг бросилась к ней.

– Милая, что случилось?

– Гарри Чичестер, – прорыдала Мэрион. Ее голова болталась на шее так, словно вот-вот оторвется. – Он здесь, в доме. Он хочет снять маску, но я просто не вынесу! Я не вынесу! Это будет ужасно! Прогоните его, прогоните!

Кто-то спросил:

– Где он?

– Я не знаю! Наверное, в гостиной Джейн. Он меня не выпускал. Он такой холодный, жутко холодный…

– Присмотри за ней, Джейн, – велел Джек Мэннинг жене. – Уведи ее в комнату. Я пойду посмотрю, что там такое. – Он обвел взглядом зал. – Кто со мной?

Мэрион услышала его последние слова.

– Не ходите, не надо, – умоляюще проговорила она. – Он не в себе, он опасен.

Но ее голос утонул в топоте многочисленных ног. Гости дружной толпой устремились вслед за хозяином дома. За считаные секунды бальный зал опустел.

Спустя пять минут в вестибюле послышались голоса. Мистер Мэннинг привел свое войско обратно.

– За исключением револьвера, – объявил он, переступив порог, – нескольких опрокинутых безделушек и царапин на двери, больше никаких следов. Ох ты! Опять?!

Одно из окон бального зала снова было распахнуто настежь. Ветер бешено раздувал занавески, на полу под окном таяла кучка снега.

Джек Мэннинг осмотрел подоконник. На самом краю, прямо под оконной рамой, темнело какое-то смазанное пятно приблизительно овальной формы.

– Похоже на чей-то след, вам не кажется? – спросил он, обращаясь к компании в целом.

Никто не взялся утверждать наверняка.

Автомобиль осторожно одолевал узкую дорогу, по одну сторону которой простиралось поле, отчего при свете дня эта местность выглядела вполне сельской, хотя по ночам это было не столь очевидно.

– Здесь? – спросил водитель, вглядываясь в темноту.

– Чуть подальше, если не возражаешь, – отозвался его приятель. – Увидишь в стене черный проем – это и будут ворота.

Машина поползла дальше.

– Не замерз? – осведомился человек за рулем. – В октябре ночи холодные. В театре-то было душно.

– А что, похоже, что я замерз? – спросил его спутник, в чьем голосе снова прорезалась легкая дрожь. – Вряд ли бы я успел замерзнуть, ехать-то недалеко. На, сам пощупай, – добавил он, протягивая ладонь.

Водитель на миг прислонился к ней щекой, и машина вильнула, налетев на бордюрный камень.

– Вроде бы теплая, – ответил он, – даже горячая. Оп! Оп! Хорошая лошадка. Это здесь? – добавил он, разворачивая машину.

– Да, но, наверное, не стоит туда заезжать, Хьюберт. Дорога жутко извилистая, и запросто можно налететь на ветку. Я все время боюсь, что они станут падать, и подвязал многие проволокой. От этих вязов всего можно ждать!

– Проворный ты черт, а? – пробормотал Хьюберт, выбравшись из машины и выпрямившись в полный рост.

В блеклом лунном свете он смотрелся гигантом. Возясь с дверцей со своей стороны, Эрнест подумал, как это удивительно, что Хьюберт вообще помещается за рулем, – ему же наверняка неудобно.

– Замо́к жестковат, но ты крутишь не в ту сторону. – Хьюберт подошел к машине со стороны Эрнеста. – Давай-ка полегче. Вот так. – Он открыл дверцу и придержал ее.

Эрнест вывалился из машины, едва не грохнувшись на асфальт, и на миг словно пропал, затерявшись между внушительным силуэтом своего приятеля и его автомобиля.

– Держись, держись, – подбодрил его Хьюберт. – На дороге нужна устойчивость.

Он поставил Эрнеста на ноги, и они молча воззрились на черный квадрат, ограниченный столбами ворот. Сквозь кряжистые деревья с раскидистой кроной просматривались смутные очертания дома, повторявшего прямоугольный контур ворот. Дом походил на большую черную шляпную коробку, увенчанную с одного угла коробкой поменьше, которая была башней. Свет горел только в башне, а в остальном доме было темно. Окна зияли провалами густой темноты, точно пустые глазницы на черном черепе.

– Ты говорил, что живешь в доме один, – заметил Хьюберт, нарушив молчание.