Мари-Од Мюрай - Спаситель и сын. Сезон 3

– Что вы тут делаете?

Спаситель заметил, что Жово куда-то исчез, и, припомнив, о чем легионер вел речь по дороге домой, догадался, что он спустился в подвал порыться в своем барахле.

– Перепугал меня! – усмехнулся Жово.

Электричество в подвале автоматически отключилось, оба очутились в темноте. Спаситель поспешил снова зажечь свет и заметил, что на полу что-то блеснуло – Жово запихнул ногой под походный мешок какую-то металлическую штуку. Спаситель наклонился и поднял револьвер.

– И много у вас еще такого добра?! – спросил он в ярости.

– Нет, дружище, – ответил Жово. – Его я хотел пустить в ход в последний раз.

– Но почему? Почему сегодня вечером? – с упреком спросил Спаситель. Однако гнев в нем уступил место жалости.

– Потому что я вижу, ты никак не можешь от меня избавиться. Ты слишком добрый малый… А я мешаю тебе жить своей жизнью.

– Жить своей жизнью?

– Я занимаю в твоем доме место красотули Луизы. А так не должно быть.

Спаситель подобрал полотенце и замотал в него револьвер – это дало ему несколько секунд на раздумье.

– Я сам знаю, чего хочу, – сказал он наконец. – Сейчас вот я не хочу, чтобы ты умирал.

Старик покачал головой:

– Ну, ты силен.

Свет снова выключился.

– Пойдемте-ка наверх. – Спаситель подхватил Жово под локоть. – Там поговорим.

В тот вечер Спаситель совершил то, чего никогда себе не позволял. Он нарушил профессиональную тайну и сказал Жово, что к нему на консультации приходила его внучка Фредерика Жовановик. Красивая женщина 29 лет.

– Вы-то сами ее видели? – спросил он Жово.

– Ни разу, – ответил тот. Глаза у него покраснели. – Но знаю, что она есть на свете. От приятеля из «Эммауса». Он наводил для меня справки.

Но встречаться ни с Фредерикой, ни с Еленой Жово не хотел, потому что для них обеих он был давно мертв и умер как солдат.

– Пусть лучше так и думают. Остальное довольно неприглядно.

– Жово, – очень серьезно сказал Спаситель, – я прямо сейчас уезжаю в Париж. Обещайте не пытаться покончить с собой, пока меня не будет.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Дайте мне слово мужчины.

– Вы мне доверяете?

– Я поверю тому, что вы скажете.

– Отдай мне револьвер.

Спаситель тяжело вздохнул и протянул Жово завернутое в полотенце оружие.

– Спасибо, – сказал Жово, крепко держа сверток. – Без него я не мужчина. – Он положил револьвер в карман и договорил: – Даю вам слово, Спаситель. Счастливо послушать концерт. Привет Вьенеру.

В ту же пятницу 25 декабря в Париж собирался еще кое-кто.

Самюэль оглядел себя в зеркало. До чего же он изменился за последнее время! Из неряшливого, лохматого, одетого кое-как, дурно пахнущего мальчишки, который когда-то появился в кабинете Спасителя, он превратился вот в этого подтянутого подростка: джинсы, белая рубашка, черная куртка, аккуратная стрижка, сумрачный взгляд. Очень похож на Вьенера. Самюэль посмотрел на остроносые туфли со шнурками. Выглядят смешновато? Но главным чувством была гордость. Папа будет доволен. После концерта станет всем его представлять: «Мой сын Самюэль… Мой сын Самюэль…»

– Самюэль Каэн-Вьенер, – шепнул он, не отрывая глаз от зеркала.

Его мать сидела в гостиной, делая вид, что смотрит телевизор.

– Все-таки едешь? – спросила она, не поворачивая головы.

– Да.

– Концерт закончится поздно.

– Я заночую там. Мы так договорились.

Тут она повернулась, но не встала со стула:

– Меня, значит, оставляешь одну? В Рождество. Бросаешь, как когда-то бросил он.

– Ты сама ушла от него, мама, – усталым голосом напомнил Самюэль.

– Он уехал в Россию. Опять меня бросил с ребенком на руках, а сам там по бабам шлялся.

– Он участвовал в международном конкурсе молодых исполнителей, – терпеливо ответил Самюэль. – И стал победителем.

Беситься Самюэль больше не будет, но и помыкать собой не позволит.

– Когда же ты вернешься? – воскликнула мадам Каэн, прижимая руки к разбитому сердцу.

– Да завтра, мама, завтра. Вечерним поездом.

Ему стало жалко мать. Одна, праздничным вечером. Ни сына, ни любящего человека рядом. И ничего ей не светит, кроме ее работы в ресторане.

– Не уходи! – умоляла она.

Самюэль чуть не сдался. Но в ушах у него прозвучало: папа.

– До завтра, – сказал он и пошел к двери.

Первый раз Самюэль слушал, как играет отец, два месяца тому назад. Он помнил, как мать не пускала его и он сильно ее толкнул, как вскочил в поезд без билета, как этот поезд надолго застрял в пути, как потом он бежал по Парижу, едва не заблудился и, задыхаясь, весь в слезах, нашел мэрию Четвертого округа, когда концерт уже подходил к концу. Все это он вспомнил с улыбкой, усаживаясь в кресло вагона первого класса – такой он себе сделал подарок.