Гевин Экстенс: Вселенная против Алекса Вудса, или Светская церковь Курта Воннегута

Я бы предпочел не называть его «несчастным случаем», но не уверен, что подберу подходящий термин. В газетах по большей части говорили о «невероятном происшествии» и об «уникальном в истории человечества случае» – хотя второе утверждение в итоге оказалось неверным. За те две недели, что я валялся без сознания, про меня написали сотни тысяч слов, и из всех последствий, с которыми мне пришлось столкнуться, это было самым странным. Потому что в моей памяти не осталось вообще ничего. Последнее, что я помню более или менее отчетливо, – это поездку с одноклассниками в Бристольский зоопарк, где я получил нагоняй за попытку скормить шоколадный батончик паукообразной обезьяне. Это было минимум за две недели до того, как я угодил в больницу. Так что значительную часть того, что я вам расскажу, мне пришлось собирать по крупицам из самых разных источников: газетных статей, со слов врачей и ученых, навещавших меня в больнице, из свидетельств тысяч очевидцев, успевших за несколько мгновений разглядеть то, что в меня врезалось.

Когда стало ясно, что я, скорее всего, оклемаюсь, многие из них присылали письма, адресованные мне или маме; мы сохранили их все. Как и сотни вырезок из газет. Теперь они подшиты в толстенный альбом, который я прочел от корки до корки по меньшей мере раз десять. Смешно: я знаю о том, что со мной случилось, но только с чужих слов. Случилось это со мной, а подробности происшествия я узнал последним на Земле. В субботу, 3 июля 2004 года, когда открыл глаза в окружной больнице Йовиля, – пропустив целый месяц жизни.

Очнувшись, я решил было, что попал в рай. Только в раю все могло быть настолько мучительно белым. Поэкспериментировав, я обнаружил, что даже после смерти у меня работают веки: я осторожно на полсекунды размыкал их и сразу зажмуривался, и делал так, пока глаза не привыкли немного к ослепительному загробному сиянию.

В школе нам рассказывали про рай, на церковных собраниях мы даже пели про него песни, но я как-то не особенно верил в то, что рай существует, пока сам не проснулся в нем. Мое религиозное воспитание нельзя назвать типичным. Мама, например, в рай не верила. Зато верила в мир невидимых душ, куда мы переселяемся после смерти и где продолжаем существовать как бы в другом измерении. Живые это измерение не видят и не осязают, но души все время шлют нам оттуда сообщения. Мама, кстати, неплохо зарабатывала на переводе этих сообщений. У нее было что-то вроде встроенной антенны, которая «улавливала» потусторонние сигналы, не слышные остальным. Примерно как радио, только большинство людей не могут на этой частоте «поймать» ничего, кроме белого шума.

Так вот, я был уверен, что попал в рай, а не просто в иной мир. Дальнейшее подтверждение этой теории я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы: мне явились два ангела, светлый и темный, в бирюзовых одеждах. Они парили по обе стороны от меня, но я не мог понять, что они делают, и захотел с этим разобраться. Преодолевая резь, я открыл глаза и попытался осмотреться. В тот же миг светлый ангел отпрянул прочь с пронзительным визгом. Затем я почувствовал толчок, и меня повело куда-то в сторону – неизвестно, по чьей воле и каким образом. Я опять крепко зажмурился.

– О черт! – изрек светлый ангел. – Черт!

Тут я осознал, что у меня есть левая рука, потому что светлый ангел зачем-то в нее вцепился.

– Что случилось? – вопросил темный ангел.

– Ты что, не видел? Кажется, он проснулся… Черт!

– Откуда кровь?

– Катетер выскочил!

– Что значит выскочил?!

– Блин, да я с перепугу! Я не нарочно!

– Заляпала всю простыню.

– Сама вижу! Ладно, не страшно. Зови Пателя, только по-быстрому. Я пока пережму вену.

Послышались удаляющиеся шаги, а через какое-то время ко мне обратился мужской голос. Низкий, спокойный и уверенный.

– Алекс? – позвал голос.

– Господь? – спросил я.

– Н-не совсем. Меня зовут доктор Патель. Ты хорошо меня слышишь?

– Да.

– Можешь открыть глаза?

– Больно, – признался я.

– Тогда пока не надо, – сказал доктор Патель и положил мне руку на лоб. – Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю.

– Ладно. Главное – не волнуйся. Сестра Джексон пошла за твоей мамой, они скоро вернутся.

– Мама?…

До меня начало доходить, что здесь, возможно, все-таки не рай, и я решил уточнить:

– Где я?

– В больнице. Уже тринадцать дней.

– То есть почти две недели, – сообразил я.

– Совершенно верно, – подтвердил доктор Патель.

– А почему я здесь?