Любко Дереш - Намерение!

Я готовился к весне. Ранняя весна вдвое тяжелее, чем зима. Она берет хитростью. Заморочит голову ясным небом и нанесет удар кувалдой снежных туч.

В хате сгорела вся проводка. Она и так была трухлявая, а тут еще какие-то перепады напряжения начались. Я как раз гладил постельное белье. Снаружи громыхнуло, за стеной что-то шваркнуло, и от щитка в коридоре прыснули белые искры. Заглох холодильник – исчез свет во всем селе. Через два часа напряжение снова появилось, но только у соседей. У нас что-то сгорело конкретно. Я же не петрил в электричестве совершенно ничего.

По такому случаю я решил разморозить холодильник. Весь провиант перенес в амбар – там было почти так же, как на дворе, в смысле температуры. Бабка стонала в кровати. Последние дни у нее случались приступы бреда. Из соседней комнаты я слышал, как она что-то бормочет. Я подходил, интересовался, что она видит. И не приходит ли к ней кто-то, случайно. Но она не отвечала. Где-то к вечеру на несколько часов бабка обретала ясность сознания, а потом, уже на ночь, снова начинала бредить.

Минуты ясности мы традиционно использовали для «гляделки». Мы называли это «гляделкой», потому что все, что нужно для игры – глядеть другому человеку в глаза. По выдуманной мною легенде, в древние времена люди глядели друг другу в глаза до тех пор, пока один из них не терял сознание, а другой не отправлялся путешествовать в чужой голове. Я усаживал бабку на кровати, подкладывал ей под спину большую подушку и садился напротив. Наши взгляды упирались друг в друга, и мы состязались, кто кого.

Тут не о чем больше рассказывать, потому что эта игра не для слов, а для глаз. Элементарно не знаю, как объяснить эту глубину понимания, которая возникает после «гляделки». Кажется, ты уже не сможешь скрыть в своей душе ничего и никогда. Когда я глядел в глаза старухи, я видел не ее душу, а свою – со всеми хитростями и недомолвками, в которых раньше нипочем не признался бы даже себе самому.

Бабушка искала в моем взгляде жизни, искала стойкости перед затмением. Я в ее глазах хотел уловить отблески того, что раскрывает тайны. Того, чем все заканчивается.

Сидели, глядели друг другу в глаза до тех пор, пока глазные яблоки не начинало печь, словно от перца. Мы были большими фанатами «гляделки». Что-то было в этой игре.

В те мартовские полудни бабка хваталась за «гляделку» как за последний шанс побыть живой. Казалось, что роговица просто испаряет слезы с поверхности, как раскаленная сковородка. После таких сеансов у меня немел лоб. Глаза еще долго светились – это надмерное тепло ощущалось веками изнутри.

Вечером, как обычно, я возвращался к выбрасыванию чужой памяти.

2

Бабка собиралась скапуститься – по ней это было видно, так что я должен был что-то придумать с электричеством. Отойдет бедняга, а света нет, как будем панихиду справлять?

Оделся потеплее и пошел в город. Зимой приходилось ходить по трассе – все поля в раскисшем снегу. Сперва зашел в контору электронадзора, надо было договориться, чтобы пришел мастер, разобрался с проводкой.

Потом пошел на почту, позвонил своим в Медные Буки. Никого не было.

Начал падать снег, сперва мелкий и мокрый, а потом все более разлапистый. Случайно я наткнулся на похоронное бюро. Зашел. Пообщался с пузатым дядькой в очках, больше похожим на портного. Может, потому, что на шее у него был портновский метр. Сказал мастеру, что нужен гроб. Дядька повел меня в соседнюю комнату. Я выбрал аккуратную модель из сосны. Мастер на картоне записал параметры тела. Я сказал, что ростом бабка где-то метр шестьдесят, хотя на самом деле она вроде и пониже, но в тазу широкая. Поинтересовался, на когда это будет. Мастер пояснил, что если мне срочно, то можно прямо на сейчас. Но я успокоил его, и мы договорились, на все про все, на четверг.

Мастер взял с меня сорок гривен задатка и телепатически дал понять, что надо принести поллитра. Тем же способом я ответил ему, что буду иметь это в виду. Вышел из помещения под снег – белое одеяло таяло в черной воде.

Опять пошел на почту. Набирал код Вовчуховского района, но постоянно срывалось. Проблемы на линии. Видно, в горах идут снегопады.

Наконец подняла трубку мама. Минуты три тараторила, как у моей новорожденной племянницы начался страшный диатез, все перепугались, позвали соседку, бывшую санитарку, а та, дура-баба, возьми и брякни, что это короста. И они все вместе – папа, мама, Неля с малой и Мирославом, да еще соседка, чтоб ей ни дна ни покрышки, – все запихнулись в машину и галопом помчались к педиатру. А поскольку единственный нормальный педиатр жил аж в Сколеме, то пришлось телепаться туда, и это в такие-то снега. Закончила мама вполне оптимистично, сказав, что соседку «забыли» в больнице – она заболталась со знакомой санитаркой и куда-то пропала.