Агния Аксаковская - Ли Лу Би. Книга о трёх девушках

Александра – та ещё выросла, хотя дальше уже некуда, – сухо высказалась Бэт (сама она до сих пор не догнала Лу). Лу считала, что Александра великолепно сложена, но что походка у неё мужеподобная и вдобавок безобразная осанка. Базарная Венера, – заметила начитанная Лу.

У Бэт фигурка ужасно миленькая, таково искреннее мнение Лу, но походка тоже нуждалась в исправлении – Бэт семенила.

Полное имя Лу (или Лушки, как, любя, называла её Бэт), конечно же, Лусинда. А вот Бэт, Бэти, Би, Трик и Трикси, а также Бишка и Тришка суть не что иное, как сокращения от Беатрикс.

Александра – длинное и непростое имя, не всем легко его произносить, и потому подружки частенько именуют белокурую великаншу попросту Лисси, Лис, а то и ограничиваются необременительным Ли.

Как ни назови, все три воспитанницы старого герцога – то, что мужчины с небольшим словарным запасом называют «отпад» и «ну, такие…». Я же, на всякий случай, уточню – они очень-очень хорошенькие.

Вот об этих красивых и неглупых девочках и пойдёт рассказ. Вернее, о тех событиях, началом которых можно считать скучный серый вечер в самом конце ноября…

Глава первая,

в которой Александра делает вид, что читает,

а Жоэль уверяет, что нашёл нужного человека.

Пружина событий, дама с характером, пока преспокойно медитировала в небольшой комнатке, отделённой аркой и довольно пыльной портьерой от бальной залы. Там, за портьерой – как сказал бы Великий Человек, – Блеск, Шум и Чад. (Король Джироламо, этот симпатяга, называл подобные мероприятия организованным свинством в моём курятнике, но он известный бешкетник и озорник, свой человек. Впрочем, подождём.) Это – там, за портьерой.

…Здесь?

Здесь – темновато, тихо, скучновато. В общем, хотелось туда. Большое окно смутно светилось. Непонятно, что мешало ему раствориться в сумерках – то ли отблески распутных огней из-за портьеры, а, может, и Луна, которая, конечно же, где-то там есть в мокром (бр-р) чёрном переплетении ветвей. (Опустевший осенний сад в окне огромен и наводил тоску.)

Александра скрючилась в кресле (это ей непросто) и делала вид, что читает большую книгу.

Девятнадцатилетняя богатырша с льняными косищами (перекинутые через высокие резные ручки, они свесились до пола) – произвела бы неслабое впечатление на вошедшего, но сюда никто пока не вошёл.

Лисси (ну, разумеется) кусала ногти, губы, и то и дело поглядывала в окно.

Вскочила (будто увидела то, что ей нужно), с досадой подхватила захлопнувшуюся книгу, треснула книгой по бедру.

Гримасничала (а это Лисси умеет, хоть Бэт спросите).

(Впрочем, в тот унылый ноябрьский вечер рожи, которые она корчила, были вовсе не смешны.)

Села на самый краешек кресла (ещё немного – и шлёпнулась бы мимо).

Встала, медленно прошлась, обмерив комнатёнку-западню широкими шагами, и заметалась, беспардонно похлопывая себя книгой.

Тяжёлые портьеры над аркой разошлись, впустив слова Ах, мне не просто совсем Любить агента ноль ноль семь!.. знаменитейшей песни, скрасившей не одну ночь в том ноябре, на редкость унылом, под пронзительным приглядом Луны из-за туч. Высунулось премиленькое рыльце с пухлыми губками, вытянутыми дудочкой и с парой тщательно обклеенных ресницами умненьких глаз. Дудочка вытянулась ещё, и глазки с иронией оглядели Александру, которая успела сделать вид, что погружена в чтение, и вот – даже присесть забыла.

Появилось второе пресимпатичное личико, чуточку остроносенькое и косоглазое, фыркнуло, и дудочка издала коротенький смешочек.

Рыльце едва слышно квакнуло:

– Подлипала.

Остроносенькая добавила гундосо и немножко громче:

– Доносчица.

Втянулись в портьеру, заколыхавшуюся как-то ехидно.

Александра подняла лицо – как будто Луна вышла из тучи. Прекрасное лицо, правильное, как маска, и неподвижное, белое в сумерках, повернулось к портьерам – и его исказила бешеная гримаса.

Но гнев покинул Лисси, и она рванулась к пейзажу в окне – что-то ей снова почудилось.

Тут из залы вышел в сопровождении вырвавшейся надоедной мелодии мужчина – и она присела на подоконник.

Увлечённо читает. Вот притвора, вот бессовестная-то, сказала бы Бэт, а Лушка, возможно, поддела бы её на старую шутку насчёт того, что неплохо бы перевернуть книжку.

Мужчина, за плечами которого сомкнулись портьеры и растаял надсадный призыв целовать кого-то, так как совершеннолетие уже наступило , — был, кажется молод. Говорю, кажется, потому что вялая походка, пенсне, нелепая эспаньолка, волосы, собранные в глупый хвостик, цеплявшийся за высокий воротничок и мешковатый, хотя и дорогой, костюм придавали его облику неопределённость, до того бросавшуюся в глаза, что ещё немного и речь зашла бы о яркой индивидуальности.