Сергей Магомет - ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение

Словом, погуляли прекрасно. Одного шампанского выпили столько, что жители близлежащих домов не спали всю ночь, потрясаемые батарейным хлопаньем открываемых бутылок, похожим на нескончаемый юбилейный салют. А на следующий день еще нестарый уборщик, вытаскивавший из помещения огромный мешок с пробками, надорвался и даже, едва не расставшись с жизнью, был экстренно оперирован в Склифосовского по поводу грыжи.

Не будет натяжкой утверждать, что среда, в которую провинциальная девочка попала в качестве супруги блестящего элитного офицера, была высшим светом современной армейской аристократии – той ее истинно профессиональной, отборной частью, которая являлась действительно реально—практической силой, действующей и осуществляющей, что называется, волю громадной державы в последней инстанции.

Соответственно, и вся внеслужебная сторона той жизни, в которую окунулась новоиспеченная боевая подруга, имела все характерные черты высшего света – со своим особым шиком, богемной беспорядочностью, определенного рода снобистской замкнутостью и высокомерием, великолепной обеспеченностью быта и, естественно, своеобразностью интриг и внутренней иерархичностью… Хотя, пожалуй, можно сказать и так. В основе своей подобное существование имело ту же основу, что и существование любого закрытого армейского гарнизона, где за внешним однообразием и даже скукой кипят всевозможные страсти, источником коих служит, естественно, женская половина маленького сообщества. Однако материальные, имущественные возможности (особенно, в глазах женщины) отличались от какого—нибудь заштатного гарнизонного «бомонда» несоизмеримыми размахом и претензиями.

Мгновенно захватившие и закрутившие молодую красивую женщину прелести высшего света разлились нескончаемым разнообразием проявлений: изысками «столичного» обращения; удобствами просторной ведомственной квартиры; служебным и собственными авто; чудесами бытового и медицинского сервиса; дачей, похожей больше на среднее поместье; элитарным армейским клубом с развлекательными и спортивными мероприятиями; торжественными приемами, банкетами и прочими застольями по поводам, о которых ввиду их государственной секретности ей чаще всего даже знать не полагалось, – и главное (вкупе со всем вышеперечисленным) – тем стремительно растущим весом и авторитетом, которые приобретал ее молодой супруг и которые ощущались не столько непосредственно, сколько через то, с каким любвеобилием в высших сферах холят, балуют и почитают своего избранника и защитника и в каковом любвеобильном угождении достается обычно купаться не самому избраннику и защитнику, а его родным и близким…

Если и существуют какие—то высшие стандарты человеческого благополучия, то им, без сомнения, совершенно соответствуют первые годы семейной жизни Алексея Орлова и его молодой подруги.

Эти так внезапно соединившиеся мужчина и женщина были действительно готовы друг на друга молиться. Особенно преизбыточное излияние любовного меда казалось поразительным для Алексея Орлова, – еще недавно отличавшегося монашеской холодностью и сдержанностью и которого невозможно было даже заподозрить в такой безоглядной привязчивости к кому—либо и в таких неисчерпаемых запасах душевной и плотской нежности и преданности. Если бы кто—то посторонний услышал, какими своеобразными ласково—интимными прозвищами он наделял супругу, то, пожалуй, не поверил своим ушам, – да и как поверить, что с уст этого твердокаменного воина, олицетворявшего мужественность, могут слетать умильное сюсюканье и приторно—сладкая любовная чепуха. Впрочем, о подобных сердечных «слабостях» никому и не было известно, – за исключением тех, кому было положено об этом знать по долгу службы.

Что же касается молодой жены Алексея Орлова, то она, несмотря на субтильное сложение, оказалась вполне в силах удовлетворить пыл супруга, с энтузиазмом и без остатка поглощая все расточаемые им нежности. Со своей же стороны, она с любовью, но в то же время с какой—то странной снисходительностью, всякий раз заставляла его содрогаться в своих объятиях и своим абсолютным пониманием самого нерва плотских утех неукоснительно доводила до исступления и детского лепета.

К чести сказать, она без надрыва перенесла мгновенную перемену в образе жизни, ознаменовавшую счастливое вхождение в привилегированный слой общества. Она совершенно спокойно избегла двух крайностей: с ней не случилось весьма частого в таких ситуациях пошлого помешательства на «аристократизме», а также не привился чахоточный «кухаркин комплекс», довлеющий вечным ощущением своей неполноценности, забитости и униженности.