Фомичев какое-то время присматривался к нему, будто прикидывая, мог ли этот высокий красивый мужчина быть его сыном. На днях он слышал о том, что Никиту видели в закусочной «Вкусно!», и считал огромным везеньем, что встретил его. В дом номер три на переулке Садовом Олег не сунулся бы, опасаясь призраков прошлого. Впрочем, он не знал, с чего начать разговор. Долгие годы должны были стереть дурные воспоминания, но сын явно не обрадовался этой встрече: суровое выражение загорелого лица Никиты и презрительный взгляд не могли скрыть даже темные стекла очков. Невольно Олег подумал о том, что семейная традиция ненавидеть его передалась всем Лопахиным без исключения.
– Не ожидал, что ты однажды вернешься домой, – сказал наконец Фомичев, откашлявшись. В холодное время года он всегда болел: о себе давали знать слабые легкие, уничтоженные никотином во времена бурной молодости.
Никита по-прежнему не отвечал. Его откровенно взбесило, что Фомичев лезет с вопросами: старик ни разу не проявил интереса к нему, когда он рос, но решил, что имеет право морочить голову никому не нужной болтовней теперь, когда Никита вырос и понимает, почему он – сирота. Мать как-то призналась, что Олег Фомичев стал самой большой ошибкой в ее жизни; она очень надеялась, что Никита не пойдет в папашу. Что же… Никита оказался еще хуже, и кое-кто в Березовке помнит об этом.
– Говорят, будто для тебя настали не самые лучшие времена, – продолжал Фомичев.
– Зато здесь ничего не изменилось, – выдавил из себя Никита, – я все еще единственный объект для сплетен.
– У Лопахиной по-прежнему собирается компания, чтобы послушать твои песни за чашкой чая. Я туда не ногой, но знаю об этом не понаслышке. Ты ведь здесь из-за нее, не так ли? Но знаешь, что я думаю? Вера Лопахина переживет любого в Березовке! – с горькой усмешкой прибавил мужчина, засунув руки в карманы куртки. Он никогда не забывал, что Вера Андреевна Лопахина – первая в списке тех, кто проклинает его; именно она когда-то давно не позволила своей дочери, Инне, выйти за него, а потом отняла единственного сына…
Никита терял остатки терпения.
– Что бы ни привело меня сюда, – это не твое дело, Фомичев, – бросил он жестко, собираясь продолжить свой путь.
– А как насчет роковых проклятий и всей той чуши, о которой она говорит? Лопахина ни разу не усомнилась, чьи гены унаследовал ее дорогой внук.
Горько усмехнувшись, Никита едва заметно кивнул и пошел дальше, обходя лужи. Фомичев, должно быть, еще долго смотрел ему вслед: он ощущал на себе его пристальный взгляд. Олег Фомичев, указывающий на его грехи. Это немыслимо, если вспомнить, что представлял собой папаша: заядлый пьяница и дебошир, у которого не было собственной крыши над головой, но при этом он обожал выпендриваться и сочинять россказни о том, как однажды уедет за границу, чтобы разбогатеть и утереть нос Вере Лопахиной. Никита давно вычеркнул этого человека из своей жизни и привык думать, что у него вообще никогда не было отца; журналистам безумно нравилась душераздирающая история о детстве Никиты, росшего вместе с одинокой матерью.
Олег Фомичев – ничтожество. И все же он невольно напомнил ему о матери… Никита снова поежился от холода; к горлу подступил неприятный комок, так что казалось, будто мерзкий ужин из местной забегаловки окажется сейчас на асфальте.
Его мать, Инна Лопахина, была самой красивой женщиной в Березовке. Как бы он ни пытался, Никита ни за что не смог бы забыть ее пушистые черные локоны и лучащиеся жизнью зелено-карие глаза…
В небольшом доме, огражденном тонким проволочным забором, мимо которого он проходил, горел свет. Раньше здесь жила Марианна Макарова. Никите было неинтересно, живет ли она здесь до сих пор, и все же далекое воспоминание, как он приезжал сюда, чтобы забрать ее на школьный бал, возникло будто ниоткуда. Может, это потому, что он увидел ее мельком сегодня, он не знал. Впрочем, это одинокое воспоминание быстро исчезло, оставив в сознании привычную пустоту.
На другом конце улицы Никиту ждала его бабка. Она знала, что он приехал больше двух дней назад. Он же тянул до последнего, провел две ночи в тесном номере гостиницы, пустым взглядом смотрел в экран телевизора и пытался заставить себя пойти к переулку Садовому.
Бабушка утверждала, будто он спятил, покончив с карьерой в прошлом году. Она продолжала регулярно названивать ему на мобильный и твердить об этом, поэтому Никита первым делом собирался разбить ее телефон к чертовой матери, чтобы старуха оставила его в покое. Она слишком тряслась над ним, хотя и называла отцовским выродком. Впрочем, Никита любил бабулю, несмотря на то что она оставалась единственным человеком, связывающим его с прошлым, с этим унылым поселком. А вскоре ее не станет. Странно и грустно.
Читать дальше