Я бросил взгляд на чемоданы, стоящие у двери, стал пересчитывать вещи.
«Так, таблетки на столе, чемоданы у входа, свитер на мне. Вроде как готов, но… Меня останавливает эта вызывающая картина матери у входа. Берта берет ее с собой? Этот луг на ней, самолет над ним, и девушка меж травы с ребенком на руках. Я всегда чувствовал тут беспокойство, переданное, может быть, мне кистью матери, измазанной в масле. Возможно, мама хотела что-то нам этим сказать. Но не успела.»
Мы с братом нежно попрощались с бабулей, затем молча вышли и сели в теплое такси с поцарапанными окнами. Бабушка стояла и махала нам, заливаясь слезами. Я помахал ей, а Робертио ее проигнорировал, словно хотел поскорее уехать отсюда и все забыть. Потом водитель нажал ногой на педаль, машина поехала с места. Я глядел на дома за окном и пытался запомнить каждую деталь, боясь забыть то, каким было то место, где я родился. Флоренция.
– Ты таблетки взял? – пробасил брат, даже не глядя в мою сторону.
– Да, – я скромно кивнул, вспоминая, как специально проронил их у дома, в кустах диких роз.
Надо хоть что-то менять в этой жизни. Начну с этого.
МОНИКА:
Я вхожу в свою школу. Это светлое здание порой вызывает жалость. Обшарпанные стены, какие-то кубки и стена почета в уголке, совсем незаметные. Школа только пытается прикрыться наградами, а по сути, такая же как все остальные учебные учреждения…
Я здороваюсь с вахтершей, а она останавливает меня, потому что я забыла сменку. Плачу ей пять рублей, затем в раздевалке вижу свой мешок со сменкой и с грустью гляжу на ненужные мне бахилы. Переодеваюсь я быстро, расстегивая пальтишко и просовывая ноги в туфельки. Снимаю шапку – локоны намагничено стремятся к ней. Пригладив волосы, беру сумку на плечо и бегу в класс.
Навстречу мне идет староста вместе с остальными девочками. Я ей киваю, пытаясь поскорее пройти мимо, но в следующий же момент чувствую, как кто-то грубо хватает меня за рукав:
– Скажи мне, «дракошка», у тебя что-то с памятью?
– А? – бросаю взгляд на них, искренне не понимая, в чем дело. – Что-то не так?
– Не та ли это блузка, которую я просила тебя вчера мне принести и отдать? Мы же договаривались с тобой.
– А… Что? – во рту пересохло от их взглядов, не предвещающих ничего хорошего.
– У вас, американцев, видимо, не принято сдерживать обещания. Я же тебе говорила, что у меня нет денег на такую блузку, в отличие от твоего папаши-американца. Вам то ее достать проще простого.
– Я не… – я хотела ей ответить, но живот сжался от страха, и я замолчала. Я действительно не понимала, зачем ей устраивать эту сцену посреди коридора, учитывая то, что нашего разговора даже не было, и сейчас она просто искала повод посмеяться над тем, что мой отец – коренной американец, и фамилия с именем у меня соответствующие.
– Украла, да? – ухмыляются те. Не понимая их, выдаю:
– Это подарок от моей родной тёти. И я не американка…
– Маленькая лгунья! Ты не заслуживаешь такой чудесной блузы!
Должно быть, это комплимент. Я стеснительно улыбаюсь, рассматривая пуговицы на блузке. Внезапно улыбка пропадает сама. Я понимаю, что их слова не несут за собой никакого добра. Неожиданно она одернула воротник моей блузочки.
– Ну так ты отдашь нам ее или нет? Давай!
– Но… Я не могу, это… подарок…!
Они долго глядят на меня, затем одна из них хватает меня, и вот они уже тащат меня за собой в уборную. От страха не могу сопротивляться, ноги подкашиваются. Мадина – дочь банкира, и ей привычны такие вещи. Староста у нас из благополучной семьи. Третья тоже не жалуется и вечно в модном одеянии. А я им зачем?..
Дар речи пропал. Когда дверь за нами закрылась, они силой стянули с меня сумку и ее откинули, от чего я испугалась. Это было устрашающе. Одна из них перевернула сумку и начала высыпать из нее принадлежности.
– Не… Не надо трогать мою сумку! – я хотела их остановить, но староста мне преградила путь.
– Мамочки, эта цыпа еще что-то вякает! Отдавай блузку!
Их лица были строгими и вымогающими. Когда я вздумала сказать «нет», староста напряженно оскалила зубы и резко, со всей злостью и ненавистью, которая только дана молодежи в этом возрасте, дернула за блузу, срывая ее. От блузки отлетели прелестные пуговички и перед ними обнажился топик. Они рассмеялись:
– Вы только гляньте! Это же топик!
– Оставьте меня…
– Ты такая плоская, что я думала, что ты ничего не носишь.
На моих глазах сразу выступили слезы. Они задели меня за живое, да еще и раздели, а теперь рассматривают. Взгляд каждой из них обжигает. К горлу опять подкатила рвота, и я качнулась, пытаясь удержать равновесие. Голова шла кругом. В очередной раз. Папа, таблетки, которые прописал психотерапевт, опять не помогали.
Читать дальше