Мэгги Ри - Там, где меня ждёт счастье. Том первый

– Бабуль, я буду так скучать… Я не хочу уезжать отсюда.

– Понимаю, детка, но Берта уже купил там квартиру, хорошую, уютную… Тем более, язык ты знаешь отлично. Синьор Таллинни тебя хвалил.

Я с грустью глянул на нее. Какой там может быть Таллинни, когда мы говорим о моем переезде в другую страну?

В горле встал ком, и, застегнув рубашку до конца, я обнял бабушку. Я чувствовал, как прижала она меня к себе и гладит меня по голове. Этот человек воспитывал меня на протяжение шестнадцати лет… И все это время заменял мне как мать, так и отца. Все это время она дарила мне тепло, забывать которое я не хотел. Обнимая ее, я сглотнул ком, который неожиданно возник в горле, и попытался сделать глубокий вздох. Я плохо, но помнил, как в день моего четырехлетия родители не вернулись домой, оставив меня со старшим братом сиротами. Я помню, как плакала бабуля, как взахлеб рыдал брат… А я не подавал ни звука. Мне было всего четыре, и никто мне не мог объяснить отчего всем так грустно. Впрочем, теперь уже мне давно не четыре, а все равно никто не говорит мне правды. Хотят сберечь, а ранят больше. Может быть, правда давно пора вылетать из бабушкиного гнезда… Как бы я ни хотел остаться здесь, в Италии…

– Бабуля, почему я обязан жить с Бертой в одном доме? Почему нельзя жить одному, бабань?

– О, милый… Право, не знаю. Берточка сам так решил, и он обещал о тебе позаботиться. А он у нас мальчик ответственный. Он видит перспективы хорошей работы там, Маркуся. А он у нас будущий врач, для него это важно.

«Куда уж ответственнее… Этот тип ни дня без книжек не проводит, зрение себе посадил. Какой ему брат, когда вокруг столько медицинской литературы, которая, в разы интереснее общения с людьми?»

– Но я прекрасно могу и сам о себе позаботиться! Правда! Давай не будем нагружать Берту, ведь он будет занят учебой и…

– Я понимаю, но, малыш…

Я вынырнул из ее объятий и смущенно глянул на себя в зеркало. Затем со злостью я накинул на себя куртку, пытаясь прийти в себя. Внутри все разрывалось.

– О, детка, не злись.

– Но баб, мне двадцать, а не десять, я уже давно не детка и не малыш! На свадьбе Берта тоже будет меня за ручку водить?!

– Маркус…

– А черт его знает, правда?!

– Не ругайся так, дорогой! Пойми, я-то в чем провинилась? – бабушка невинно захлопала глазами, но я знал, что она участвовала в бронировании билетов и покупке квартиры.

– Поговори с ним, меня он никогда не слушает! – с грохотом я открыл старую дверь, и та со скрипом поддалась. – Пойду, прогуляюсь.

– Но, Маркус, надо позавтракать!

– Я нагуляю аппетит, и затем позавтракаю!

– Но самолет…

– Не опоздаю я!

Пытаясь справиться с самим собой, я со всей накопившиеся злобой спустился, держа руки по карманам. Меня всего трясло, хотя холодно не было.

«Где носит этого Робертио?! Я ему сейчас шоу устрою, идиоту! Если уж и ехать в другую страну, то жить отдельно! А если я девушку в дом приведу? Нет, не мудрено, что приведу! Прямо назло старшему брату!»

Мне было ужасно обидно. Я чувствовал себя ненужным. Я чувствовал себя униженным. Я готов был зарыдать, но мужчина удержал в моей душе этот позыв.

Я вышел из дома, захлопнул за собой дверь, и первое, что сделал – набрал в легкие побольше воздуха, затем аккуратно выдохнул. Отойдя от дома шагов на шесть, я глянул на него, на этого великана. Этот дом, эти пыльные флорентийские окна, эти ступеньки с грязью на пороге. Все это – отголоски моего детства. Я смотрел на дом, и хотелось плакать, вытирая щеки. Вот тут я живу, а вскоре буду говорить «жил». Когда я был малюткой, папа с мамой пели мне колыбельные в этой тесной спаленке. А вот он – виден кухонный диван, с которого я упал в детстве и после этого получил перелом кисти. Все, все это – мои драгоценные воспоминания моего сердца, моей души. Как я заживу без этого всего? Это больно.

Полагаю, Робертио даже не думал о том, куда мы переезжаем – ему лишь бы забыть о родителях, что вполне разумно. Но, при этом, он совершенно не думает о своем младшем брате. Просто уезжаем, и всё. А как же бабуля? Как же знакомые, образование? Буду ли я собой в другой стране?

– Маркус? – как вовремя, он встал у двери, а сам сонный до ужаса. Черные волосы съехали на глаза, нос румяный от холода. Он моргнул материнскими зелеными глазами и застегнул куртку, сутулившись. Я стоял к нему боком.

– Уж лучше снег летом, чем я поеду с тобой… – буркнул я, а он, посмеиваясь, улыбнулся и подошел совсем близко, тронув мое твердое плечо: