Надежда Гладкая - Музыка

Он вяло повторил: «…Как и всякому другому…»

– Да что с Вами, друг мой? Вы как будто не в себе сегодня? У Вас случилось что-нибудь? – она испытующе поглядела на него.

– Можно сказать, что и не в себе. Очевидно, я теперь в ком-то другом. Или во мне кто-то другой.

– Прежде Вы, если и говорили загадками, то, по крайней мере, в стихах. Ну, расскажите же, что такое Вы привезли из Европы, что находитесь не в себе?

Алексей Платонович как-то нарочито переменил выражение своего лица и с увлечением начал рассказывать, что он привёз мечту об удивительной машине, которая покорила уже всю Европу и теперь должна покорить и Россию. Сам знаменитый инженер Дизель показывал ему действие этого великолепного агрегата. И он, Неволин, будет причастен к историческому моменту.

Елена Николаевна слушала, но почти не слышала этого рассказа. Лицо Алексея Платоновича было бледно, несмотря на воодушевление, с которым он говорил. Глаза же непрерывно смотрели на неё с каким-то мучительным выражением.

– Я очень рада за Вас, мой дорогой друг. Ваш талант должен же, наконец, быть востребован. Благодаря Вам, и мы приобщимся к великим событиям.

– Елена… Николаевна… Помните, одно время я называл Вас просто по имени?

– Ну конечно, я помню это. Можете и теперь называть, ведь мы знакомы уже сто лет…

– Когда мужа нет поблизости? – Алексей Платонович сдавленно выдохнул и умолк, казалось, на полуслове. Он увидел, как Елена Николаевна смешалась, опустила голову и, через паузу, сказала:

– Алексей Платонович, Вы никогда не были безтактны. Что с Вами произошло? Ведь Вашему настроению должна быть причина, не так ли?

– Простите меня, свет мой! – Неволин встал и, повернувшись боком к собеседнице, начал говорить, подбирая слова:

– Вы ведь знаете сестру доктора Ляховского? Очень милая молодая особа. Брат опекает её, как отец, хотя они совершенно разные… Словом, Елена Николаевна, – он собрался с силами, и постарался переменить тон на беззаботный, – как Вы думаете, пора такому закоренелому балбесу, как я, взяться за ум, и… всё такое…

– Боже мой, Алексей Платонович, неужели Вы решили кому-то сделать предложение?

Он мученически посмотрел на неё и вздохнул.

– Уже сделал. Вы одобряете?

– Почему же Вы спрашиваете меня? Разве я Вам мать или сестра? И разве не желала я Вам всей душою счастья? Всегда и всем сердцем я хотела бы, чтобы Вы были счастливы, чтобы исполнились все Ваши научные проекты…

Пальцы её дрожали. Он посмотрел ей прямо в глаза долгим, слишком долгим взглядом, напряжения которого она не выдержала.

– Любезный мой Алексей Платонович, я очень рада за Вас. Пани Полина очень симпатичная девушка.

Вошли мужчины, возбуждённо обсуждающие свою игру. Неволин взял руку Елены, нежно поцеловал её, поклонился и, простившись со всеми, уехал.

Утром Елене Николаевне принесли конверт с несколькими, вложенными в него листками, исписанными безконечным, упоительным стихом.

Не в силах ум сдержать волненья,

Что грудь терзает и томит,

И нет ни в чём успокоенья,

Куда-то мимо жизнь летит.

Ещё в душе хранятся робко

Обрывки звуков нежных струн…

Их прочь относит явь так ловко,

Как пену волн морских бурун.

Ещё мне грезятся призывы

К возврату жизни той былой,

Ещё во мне, как будто, живы

Мечты о бытности иной.

Увы! Безплодны ожиданья,

И тьмой чертоги грёз полны,

Где не исполнились желанья,

Где не сбылись младые сны.

Неудержимого порыва

Разбит о камни утлый чёлн,

И звук могучего призыва

Непониманью обречён.

Там, где вчера играла радость,

Теперь всё мертво и бледно,

И птица серая – усталость

Спустилась тихо на окно.

А за окном вчера был праздник,

Сияли краски, пела высь.

А нынче все огни погасли,

Цветы за ветром унеслись.

И нет ни времени, ни места.

Один, в объятьях полусна.

Осеннюю скупую пьесу,

Уйдя, оставила весна.

Её мы слушаем печально,

Мечтать не смеем и молчим.

И ждём чего-то, и нечаянно

Надежду робкую таим.

Но не сплести цветов увядших

В живые, свежие венки,

И в днях былых, давно пропавших,

Осыпались их лепестки.

По счастью, рядом никого не было, никто не заметил румянца на её лице, когда она сидела в кресле, прижав листок к груди, с ошалелым выражением лица. Накануне у неё не было возможности наедине с собой попытаться осмыслить те сложные чувства, которые вызвало у неё признание Неволина. Они были скорее неприятны и очень походили на уколы ревности.