Надежда Гладкая: Русь деревенская

Иллюстратор Алла Таранкевич

© Надежда Гладкая, 2020

© Алла Таранкевич, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-2269-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Люди вообще напрасно думают, что каждому из них доступно только то, что прошло через сознательные слои его «дневного» опыта. Неисследимо и неописуемо присутствуют в каждом из нас веяния наследственно окружающей нас природы, дыхание нашей национальной истории, потомственно намоленные в душе религиозные сокровища духа.

Всё это как бы дремлет под сводами нашего душевного подземелья; и только ждет своего часа для подъема и обнаружения. И в этот час, когда приходит в движение родовая глубь личной души, человек испытывает себя скорбно и радостно-древним, как если бы в нем ожили и зашевелились его безвестные, но столь близкие ему предки, их беды и победы; как если бы в нем проснулось некое историческое ясновидение, доселе сосредоточенно молчавшее, или рассредоточенно дремавшее в глубине его души, – проснулось и раскрыло ему сразу и глубину прошедшего, и глубину его собственной личности.

И вот все живо, все трепетно-свежо, все заливает душу скорбью былых страданий и радостью нового видения».

СВЕТ ДЕРЕВНИ

(повесть)

«Кровавая, хмельная,

Хоть пой, хоть волком вой!

Страна моя родная,

А что ж ты делаешь со мной?!»

«Блаженны кроткие,

ибо они наследуют землю».

Солнце вставало доброе, чистое, обещало хороший день. Оно появляется каждый день из-за угловой соседской ограды, что через дорогу, между изгибом реки и лесом. Сначала чуть подсвечивает снизу небо, потом, высунув макушку из-за горизонта, пускает свет вдоль по земле, и, наконец, показав свой лоб, щекочет лучами уже бока деревьев и изб. А уж когда является перед миром всем ликом, тогда щедро заливает светом и крыши, и огороды, и реку.

Дом поставлен так, что солнце в окнах весь день, от первого лучика до последнего. Сперва в го́рнице и комнате, в пяти окнах прямо, потом катится вправо, заглядывая в те, что выходят во двор, пока не спрячется за кладову́ю. Тому, кто привык трудиться от зари до зари, по-другому строить нельзя.

Александра наблюдала рассвет из окна родительского дома, дожидаясь невестку, чтобы с нею идти на реку полоскаться. Мария собирала в узел волосы, зевая, повязывала платок. Подхватив корыто с бельём и вальки́, женщины вышли из избы и стали спускаться к реке. Расположившись на плотике, заска́ли рукава рубашек выше локтя, принялись плескать на стайку гусей и кы́шкать, отгоняя их от мостков. Какое-то время у реки было спокойно, слышался плеск белья по воде и гусиных крыльев неподалёку, и солнце пронизывало золотыми нитями белизну птичьих крыл и лёгких женских рубашек, не забывая и обо всём береге, создавая неповторимое, не сравнимое ни с чем световое полотно утренней деревни.

Александре всегда было радостно гости́ть в родном доме, словно сила впитывалась в неё от самых стен, от тя́тиной тихой поддержки, маминого разговора, мир нисходил в душу, дух укреплялся. Только сейчас она у них не в гостях, и не от радости. Му́жнину семью раскулачили, и мужа, и отца его с матерью увезли куда-то, сказывают – в Сибирь. Свекровка добрая была у неё, уговаривала:

– Олександра, бабам-то можно отстать от мужиков, разрешают отделиться. Иди к своим, робя́т уводи, может – спасётесь.

Сомнительно это было, чтобы спастись. Несдобровать им. Свекры, конечно, тоже не худо живут, к худым её бы не отдали. Не живут, жили уж теперь. Узнавала про них, спрашивала – никто ничего не говорит. Ни слуху, ни духу. Где они, как они? Запропа́ли на́чисто, может, вовсе сгинули. Никого не жалеют теперь, стреляют. В Мироновой вон церкву изломали, батюшек убили. Кладбище испоганили, с землёй сровняли, где могилки теперь родные искать? Дедушко Иван там, баушка Надёжа, сестрица Мария…