КОСТАС БОБСКИ - ГОЛУБОЙ РАССВЕТ

Ну вот, опять. Заангажированные непонятно в чью пользу официальные источники, набитые самодовольными сексистами, домогающиеся подчиненных начальники, тесные, душные офисы и работа на неофициальную зарплату. И никакой журналистики в окопах под огнем. Кто заплатит, того и хвалим.

«Официальные источники подтверждают, что избить жену дешевле, чем превысить скорость.»

Виктория сыпалась. Привыкшая топить людей, копаясь в их прошлом, она отучилась работать профессионально. И прямо сейчас проваливает тест на профпригодность, отвечая не за свои преступления.

«Послушайте меня» начала она и подалась вперёд.

«Это ещё зачем?», нагло влез я и перебил собеседника «Михаил Маслов, журналист, тоже хотел сказать, но его не слушали, увезли в багажнике машины в лес!»

Провал полный. Я, эмоциональная скотина, достал запрятанный козырь в рукаве, оставленный на десерт. Я должен был методично, раз за разом подводить её к этому. Но сорвался, не найдя ничего лучше, как в самый разгар тренировочного боя треснуть противника в кадык.

«Вы меня обвиняете в преступлении?» Викторию рвало и распирало под хорошим кукольным личиком. На курсах секретарей и представителей не учат искать правду в информационном пространстве бессоными ночами, накачавшись кофе и стимуляторами до мышечных спазмов.

Я молчал. Впёрся в неё взглядом и сверлю, как бур сверлит почву.

«Михаил Маслов. Активист за гражданские права, редактор издания „Молот“, и хороший сценарист. Задавал неудобные вопросы, в последний раз, на пресс-конференции…»

«Не понимаю, о чём вы говорите. Никогда не слышала об этом человеке. Не самый лучший публицист, как я думаю.»

Она всё знала и всё понимала. Даже не изобразила удивление, сразу начала говорить. Уверенно, но поспешно. Так детишки отвечают на вопрос: Куда делось варенье из банки? Парадокс в том, что следы преступления не всегда успевают скрыть, и вас разоблачают по следам сладости вокруг губ.

«Какая напряжённая обстановка, дамы и господа! Я, признаюсь, вспотел под одеждой!» Ведущий перехватил инициативу в свои руки, обращаясь к публике. Хороший парень и работает хорошо. Он так легко парит над вверенной ему территории, будто тут не происходит ничего. Так, светская беседа.

«Прошу прощения, я был слегка груб. Перебивать собеседника невежливо и такого не повторится.»

«И постарайтесь найти более достоверные источники.» Виктория играла в глупую, ветреную девочку с крайне забывчивой памятью. Я больше не видел гремучую змею. Я видел комплексы, забитость, вздрагивание от отцовский руки. Злые сверстники и их не менее злые выходки. Желание внимания. Срезанные в истерике волосы и слёзы. Слёзы в вперемежку со страхом.

Оставшуюся часть пресс-конференции я помню смутно, из головы всё стёр бесконечный анализ своего поступка, ослеплённый блеском освятительных приборов. Она, чисто формально, прогоняла меня по шаблонным вопросам и неудобным комментариям, машинально и без интереса. Отбить атаку, сконцентрировать внимание толпы на косяках представляемой ею организации. Это война, информационная война, где нет месту жалости и сомнениям. Но понимание заглянуло в гости с запозданием.

С жаждой справедливости и быстрой расправой. Без иного суда, кроме суда справедливости. Но один эмоциональный дурак все обосрал. С подливой, при всех, улыбаясь во весь рот, вопрошая:

«Все отлично?»

Но ничего отличного не происходит. С утра неустановленный отморозок пырнул ножиком представителя власти- совсем молодого лейтенанта. Коллеги, в приступе праведной ярости устроили рейд, проверяя все машина на крупных транспортных артериях и наугад по всем районам. Проверяют только подозрительных, а я подозрителен, и пользовать сейчас свое корыто чревато последствиями. Я попаду под горячую руку, знакомый знакомого найдет повод доставить меня в четыре стены с решетчатыми окнами. Передавать свою судьбу на милость пригретых оборотней я не готов. Слишком ранимый. К тому же почти опустошенный эмоционально.

Те немногие оставшиеся отголоски человечности несли мое тельце к человеку. Он сильно меня любил и хотел увидеться. В канун недолгого и неопределенного по времени отъезда, с кровожадными головорезами за спиной, растягивать муки расставания преступно эгоистично. Он останется тут, совсем один, подкармливаясь пустыми обещаниями. Без заботы и праздных разговорчиков. Немногие атланты наедают плечи, способные вместить всю тяжесть этого изменчивого мира без поддержки со стороны. Кости устают, ломаются, обнажая голую, страдающую плоть.