Дори Брим - Повесть о смерти

Я могла бы сказать, что знала Кристину, но не была в этом уверена.

В начальной школе мы учились в одном классе, но никогда не общались, ведь наши интересы не пересекались ни коим образом. Когда ты мал и познаешь азбуку в школе, лениво перелистывая букварь, у тебя появляются первые друзья. И они появляются у тебя только когда твои родители решат, чего ты хочешь больше.

Я вот, например, уже в первом классе была записана в художественную студию, где мне привили чувство прекрасного и научили рисовать лошадок. Конечно, в шестилетнем возрасте, от второго факта я была просто в восторге. И пока я после уроков бежала скорее учиться отличать акварель от гуаши, Кристину родители забирали на машине и везли в математический кружок. Она умела считать огромные числа в уме, не прикладывая при этом абсолютно никаких усилий и это восхищало в классе абсолютно всех.

Мы были разными.

У нас были разные интересы, разные родители, разный взгляд на жизнь с высоты прожитых шести лет.

Ну знаете.

Я любила рисовать лошадок, а она считать у доски.

Мы были абсолютно разными детьми и никогда не общались.

Когда вы переходите в среднюю школу, у вас появляются еще друзья. Здесь уже редко кто ходит в кружки, хотя вы все так же завязаны на общих интересах. Музыке, косметике и прочему.

И в средней школе у меня тоже не было друзей, хотя бы только потому что я все так же жила в розовых очках, а все пытались строить из себя не пойми, что.

Кристина была из таких.

И я благодарила вселенную, что мы были теперь в разных классах, она брала на абордаж теоремы Пифагора и Виета, а я на переменах рисовала скетчи персонажей из своего любимого сериала.

И мы не общались с ней ровно до этого дня, когда нечаянно столкнулись в коридоре.

В тот же день я встретила на лестничной клетке Александра Александровича:

– Лиза? Как продвигается работа?

– Кошмарно, – отрезала я, переминаясь с ноги на ногу, и добавила, – просто кошмарно!

– И отчего же кошмарно?

– Нет мыслей в голове, будто я хочу написать о чем-то, о чем-то важном и интересном, но мысль все никак не сформируется в моей голове!

– После уроков можешь занять кабинет литературы, быть может, мысль придет к тебе именно там?

– А ключи, как же… – я немного напряглась.

– Я скажу тете Нине, чтобы оставила кабинет открытым, брать в кабинете литературы нечего, – он ухмыльнулся, – кроме знаний, конечно.

Что ж, он был прав тогда. Брать из кабинета литературы было действительно нечего. Компьютера там не было, а, следовательно, и ценность пыльного кабинета со стеллажами книг, авторы которых умерли в стране, которой уже нет на карте, терялась.

Я поблагодарила Александра Александровича, и ушла учиться дальше. Но это у меня едва ли получалось. Мысли уносились куда–то в дальний полет, а сосредоточенность все никак не могла овладеть моим мозгом.

Вскоре урок закончился, и медленно дожевывая коржик, купленный в столовой, я уже поднималась на третий этаж, чтобы наконец дойти до нужного мне кабинета.

Думала ли я, что нахождение в кабинете поможет мне придумать что–то стоящее?

Вряд ли.

Имел ли смысл идти туда и сидеть, рассматривать потрепанные портреты классиков и рассуждать о вечном?

В шестнадцать лет – ни в коем случае.

Счастье пострадать нужно оставить исключительно взрослым.

Зайдя в кабинет, пропахший сухой древесиной, я прошла и села за первую парту. Она была мне мала и коленями я касалась крышки старенькой парты. Положив рюкзак рядом, я огляделась. Стеллажи с книгами смотрели на меня несколько угрюмо, хоть безразличия в их взгляде было явно больше. Изо дня в день, сонные школьники с утра сидели в этом обители два часа подряд, уныло разглядывая старые корешки книг, и закатывая глаза каждый раз, когда учитель литературы предлагал написать сочинение.

Писать в нашей школе не любили, но я уверена, такая ситуация случалась не только в нашей школе.

Безусловно, тут случались люди, которые с удовольствием писали эссе по десять страниц, но было их по большей мере один, два.

И я даже не знала, отношусь ли я к этим двум счастливчикам-литераторам, или же я просто ситуативный писатель.

Писатель, который может написать что-нибудь стоящее только если ситуация располагает к этому самому писательству. Я не писала каждый день, и не имела таланта к писательству. Иногда во мне просыпалось что-то похожее на вдохновение, но горы домашних заданий быстренько сжирали мое желание заниматься хоть чем-то. Но я отчаянно старалась не погрязнуть в учебе.