Дори Брим - Повесть о смерти

Я поняла это по взгляду, который был мне не знаком, но все же понятен.

Удивительно, сколь жестоки бывают дети.

Зачастую они готовы разорвать тебя на части, только за то, что ты не соотносишься с их понятием «идеально».

У тебя небогатые родители, которые не могут купить тебе дорогую одежду? Ты – ничтожество.

У тебя гормональные сбои и высыпали прыщи на лбу? Не сомневайся, ты – ничтожество.

У тебя есть лишний вес, поздравляю… Ты понял.

Лишь спустя годы уже повзрослевшие дети понимают, что ничтожность – это судить человека по его одежде, весу, расе и любому другому признаку, который бросается в глаза.

Но дети – чудовища. И я точно знала, что именно эти чудовища довели девочку до слез.

До состояния полного отчаяния.

– Катя! – девочка маленького роста вздрогнула, услышав свое имя.

– Да? – голос был тонким и едва слышим.

Я пробиралась сквозь ряды стульев в актовом зале, чтобы не сидеть со всеми вместе.

– Ты готова? – Кристина выглядел раздраженной и буквально нависла над девочкой.

– Сбавь обороты, – я обратила на себя внимание и те немногие, кто был занят последним прочтением сценария на заключительной репетиции, повернулись.

– Прости, что?! – чуть ли не взвизгнула Кристина.

– Я сказала, – немного приподнялась, чтобы меня было лучше слышно, – сбавь обороты.

Сцена была напряженная, но маленькая девочка, которую звали Катя, немного улыбнулась, и я даже умудрилась ей подмигнуть.

Молчание нарушила Вера Викторовна, которая буквально влетела в актовый зал, задев стоящую плетеную вазу подолом длинной юбки.

– Так, все зайчики в сборе? – тут же залепетала она, голосом напоминавшая мне эльфа. К тому же огромные глаза сквозь линзы толстых очков делали ее вылитым жителем волшебной страны.

Кристина зло взглянула на меня, но все же промолчала и помчалась на сцену, где её уже ждал ее верный спутник.

– Так, первая у нас Екатерина, – Вера Викторовна села на первый ряд и натолкнула очки на переносицу, – прошу.

Катя уверенной походкой прошлась почти через весь зал, поднялась на сцену, и я заметила разительное изменение, между Катей, на которою накричала Кристина и между Екатериной, которая гордо выпрямилась и прошла на сцену.

И изменение это, называется уверенность, которая напрямую зависит от отношения.

Отношение к человеку.

Одно дело, когда ты повышаешь голос, считаешь себя выше других и считаешь, что вправе считать себя лучше всех, и совсем другое, когда ты знаешь, что ты выше, старше, мудрее, но ты не делаешь на этом акцента. Может и не все педагоги умели общаться с подростками так, как Вера Викторовна, но она делала это в разы лучше, чем самовлюбленная и думающая, что ей море по колено, старшеклассница.

Я уже выходила из гардероба с ветровкой в руках, как вдруг услышала какие-то крики на углу школы. Нужно было быть полным кретином, чтобы не понять, что там происходила ссора. Быстро подойдя к углу здания, я немного выглянула из-за кирпичной стены. У черного входа в школу стояло четверо. Трое девочек стояло как будто вокруг еще одной. За спутанными волосами я узнала Катю. Ничем неприметную, но так явно выделяющуюся среди других.

– Эй, что здесь происходит? – я вышла из-за угла, ловя на себе четыре пары недоуменных глаз. Катя стояла, окруженная тремя девочками, и смотрела так испуганно, что и без того огромные глаза, могли выпасть из глубоко посаженных глазниц.

– Не твое дело, – огрызнулась девочка с отросшими корнями на макушке и собранными волосами в тонкий хвост на затылке.

– Очень даже мое, – спокойно ответила я. Чего-чего, а с маленькими быдлятами я должна была справиться.

– Пошла н**уй, – крикнула вторая девочка, скрывавшая всю красоту своего пышного тела за черной толстовкой.

Не справилась.

Я опешила на секунду, а может на минуту, я не знала. Я просто испытывала шок, ни с чем не сравнимый. Я не шучу. В тот момент я просто приоткрыла рот, но все никак не могла ничего сказать. Не то что я не знала, что пятиклассники матерятся, конечно, я точно знала это. Но я даже и представить не могла, что кто-то может послать меня так далеко и надолго.

– Уходи, – достаточно громко сказала Катя, и я могла бы спокойно уйти, оставив ее в одиночестве, но я знала, что ей нужна была помощь. Я видела в этом взгляде мольбу. За маской самостоятельности, разумеется. Я видела в ее глазах испуг, граничащий с беспомощностью. И могла ли я оставить ее сейчас здесь? На растерзание одноклассниц?