Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Средняя из трёх Каштановых аллей сквера, идущая прямиком к ступеням входа в Горсовет баррикадировалась, на время демонстраций, высокой красной трибуной, мимо которой и проходил весь город в праздничных колоннах, кроме жильцов пятиэтажек окруживших Площадь, которые наблюдали эти демонстрации со своих балконов, свысока. Сперва мне было завидно, но вскоре попустило…

По пути к Площади Мира, колонне школы № 13 часто приходилось останавливаться всерьёз и надолго, дожидаясь пока школы с предыдущей нумерацией подтянутся и пройдут вперёд. Но трудовые коллективы пропускали нас, такие как Локомотивное Депо, или Дистанция Пути Юго-Западной Железной Дороги, как стояло белыми рельефными буквами из пенопласта на малиновом бархате щитов на велосипедных колёсах во главе их колонн. Из-за демонстрации ни одно средство передвижения и носа не смело показать на всём протяжении Проспекта Мира, ни трамвай, ни грузовик, ни даже легковушка. Только люди, множество людей, шагающих пешком в потоке колонн во всю ширь Проспекта или запрудивших тротуар и стоящих, как живые берега, глазея на общее течение, что делало Первомай таким особенным и непохожим на другие дни.

При выходе на широкую Площадь Мира, мы вдруг переходили с торжественного марша на фривольную рысь и как бы бежали в атаку, задыхаясь от смеха и бега, со скособоченными Членами, потому что как всегда случилась какая-то перепутаница с колоннами и нас передержали. А поскольку школа № 13 была предпоследней среди школ города, то к моменту когда мы, смешавшись с галопирующим табуном школы № 14, миновали красную трибуну, репродукторы выкрикивали сверху: —«На Площадь вступает колонна Конотопского Железнодорожного Техникума! Ура, товарищи!»– И приходилось уракать не себе.

После Площади Мира дорога миновала вход в Городской Парк Отдыха и сворачивала вправо, под уклон к улице Ленина, но мы не опускались до такого. В ближайшем переулке мы сваливали Политбюрократических Членов и полотно красных транспарантов на грузовик, который вёз их на Посёлок, под замок в комнате Завхоза школы до следующей демонстрации. И мы тоже отправлялись обратно, пешком, далеко огибая Площадь Мира, потому что проходы меж окружающих её домов преграждали пустые автобусы, лоб в лоб, а по широкому безлюдью вокруг фонтана лениво бродили фигуры одиноких ментов.

И всё же это был праздник, потому что перед выходом на демонстрацию мама уделяла каждому из нас по пятьдесят копеек, с которых даже оставалась сдача. Пломбир в тонкой бумажной обёртке стоил 18 коп., а Сливочное вообще 13. Женщины в белых халатах продавали мороженое из своих фанерных ящиков с двойными стенками на каждом перекрёстке Проспекта Мира свободного от передвижения всех видов транспорта.

Когда я вернулся домой, учащиеся в белых рубашках и нарядных красных галстуках всё ещё шагали вдоль Нежинской растекаясь с демонстрации по улицам Посёлка. И тогда я совершил первый подлый поступок в моей жизни. Самый первый. Я вышел за калитку нашей хаты и выстрелил из своего шпоночного пистолета в ни в чём не повинную белую спину проходившего мимо пионера. Он погнался за мной, но я убежал во двор к Жулькиной будке, так что он побоялся войти и только обзывался в открытую калитку под ответный лай рвущего свою цепь Жульки…

Летом родители купили козу на Базаре, потому что когда отцу выплатили его первую получку на Заводе и он принёс домой 74 рубля, мать растерянно посмотрела на бумажки в его руках и сказала: —«Как? Это всё?» Покупка предназначалась для облегчения жизни, но на самом деле она её лишь усложнила, потому что мне приходилось выгуливать козу на верёвке в улицу Кузнечную, или Литейную, где та грызла пыльную траву под ветхими от погодных условий заборами.

Пить козье молоко я наотрез отказывался, несмотря на ласковые уговоры матери, что оно очень полезное для здоровья. Через какое-то время козу зарезали и перекрутили на котлеты. Но их я даже и пробовать не стал.

Иногда сын Бабы Кати, Дядя Вадя, во время обеденных перерывов на Заводе приходил к нам на хату в рабочей спецовке, выпрашивать у своей матери самогон, потому что хлопцы в цеху ждут, но она умела отнекаться.

У Дяди Вади были гладкие чёрные волосы зачёсанные назад и щёточка усов, тоже чёрных, а цвет лица с оливковым оттенком, как у Артура в романе Лилиан Войнич Овод . На правой руке не хватало одного пальца, который он утратил в начале трудовой карьеры.

– Я сперва не врубился. Ну ладно, вот это мой палец на станке валяется, но вода откуда? Тю! Так это ж у меня слёзы с глаз и на него, кап-кап! – Так вспоминал он этот случай. Врачи очень хорошо зашили обрубок—гладко, без швов—так что когда он скручивал дулю, получалось две. Двуствольная 2 в 1 смотрелась очень смешно, и фига с два, чтоб кто-то повторил этот номер.