Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Однако, когда до школы осталось только два дня, что-то во мне взбеленилось и я стал Богоотступником. Я отрёкся от Него. И сделал это не таясь. И очень громко. Я вышел в чисто поле рядом с Мусоркой и что есть мочи прокричал «Бога нет!» Крик прозвучал в пустой предвечерней тиши без отклика, без эха. Одиноко как-то. И хотя вокруг никого не было—ну ни души—я всё же принял меры предосторожности, просто на всякий. Ведь если всё ж случайно кто услышит, скажем, из-за за забора вокруг мусорных баков, то сразу угадает: «Ага! Раз этот мальчик тут орёт, что Бога нет, то и дураку ясно – он перед этим верил в Какого-то Него». А это просто стыд для мальчика, который не сегодня завтра станет школьником. По такой веской причине, вместо отчётливо и чистого Богохульного отречения, я выкрикнул его неясными гласными: «Ы-ы ы!». Но всё же громко…

Ничего не произошло…

Обернув лицо кверху, я проорал «Ы-ы ы!» ещё раз, а затем, в виде финальной точки моим отношениям с Богом, плюнул в небо. Ни грома, ни молнии в ответ. Только щеки ощутили измельчённые капельки слюны, что шли на посадку. Не точка вышла, а многоточие. Ну да не велика разница. И с лёгкой душой пошёл я домой, освобождённый.

~ ~ ~

(…микроскопические слюнные осадки окропившие, в результате Богоборческого плевка в небо, лицо семилетнего меня, неоспоримо доказывали моё неумение извлекать выводы из личного опыта – пригоршни подброшенного песка неизменно падали вниз, как и предписывалось им выводами сэра Исаака Ньютона в его законе на эту тему, о котором тот «я» понятия не имел.

Короче, пришла пора юному атеисту плюхнуться в неизбежный поток обязательного среднего образования…)

Нескончаемое лето поворотного года сжалилось, наконец-то, над маленьким невеждой и передало беспросветного меня сентябрю, чтобы в синеватом костюмчике с блестящими оловянными пуговицами, с чубчиком подстриженным в настоящей парикмахерской для взрослых дядей, куда Мама водила меня накануне, сжимая в правой руке хруст газеты вокруг толстых стеблей в букете георгинов, доставленных прошлым вечером из палисадничка Папиного друга Зацепина, у которого чёрный мотоцикл с коляской – я пошёл в первый раз в первый класс, под конвоем Мамы.

Уже и не вспомнить – вела ли меня Мама за руку, или мне всё же удалось настоять, что я сам понесу свой тёмно-коричневый портфельчик. Мы шагали той же дорогой, с которой давным-давно исчезли чёрные колонны зэков , но солнце сияло так же ярко, как и в их дни. Тем же путём в то солнечное утро шли другие первоклассники с их мамами, а так же разнокалиберно более старшие школьники, без сопровождения, вразнобой, группами и по отдельности. Однако, когда кончился спуск, мы не свернули на торную детсадную тропу, а пошли прямиком в распахнутые ворота Учебки Новобранцев, чтобы пересечь их двор и выйти через боковую калитку, и шагать вверх на взгорок по другой, пока ещё неведомой, тропе среди Осин и редких Елей.

Подъём перешёл в долгий спуск через лиственный лес с болотом по правую руку и после следующего—краткого, но крутого—подъёма нас ждала грунтовая дорога и ворота в периметре штакетного забора вокруг широкой школьной территории. Внутри ограждения дорога подводила к шести бетонным ступеням, что поднимались к бетонной дорожке перед входом в двухэтажное здание с двумя рядами широких частых окон.

Мы не вошли туда, а долго стояли перед школой, пока большие школьники бегали вокруг и сквозь толпу, чтобы взрослые на них кричали. Потом нас, первоклассников, построили лицом к зданию. Родители остались позади, но всё-таки почти рядом, и бегуны перестали бегать, но мы так и стояли с нашими новыми портфелями коричневого дерматина и цветами в газетных обёртках. Потом нам сказали встать попарно и идти следом за пожилой женщиной внутрь. И мы неуклюже двинулись вперёд. Одна девочка из нашей разнобойно движущейся колонны разрыдалась, её мама подбежала с уговорами не плакать, а идти как все.

Я оглянулся на Маму. Она помахала рукой и проговорила что-то, чего я уже не мог расслышать. Черноволосая, красивая и молодая…

~ ~ ~

Дома Мама всем сказала, что Серафима Сергеевна Касьянова очень опытная учительница, все её хвалят и хорошо, что я к ней попал… Потом эта хвалёная учительница месяца три учила нас писать в тетрадках в косую линейку, чья косина помогает вырабатывать правильный наклон почерка, и всё это время запрещала нам писать чем-либо кроме простого карандаша. Мы выписывали нескончаемые строчки косых палочек и наклонных крючочков, которые в дальнейшем, когда приспеет время, должны превратиться в буквы с элегантным перекосом даже и на нелинованной бумаге. Прошла целая вечность плюс один день, прежде чем учительница объявила нас достаточно созревшими для ручек, которые назавтра надо принести с собой и не забыть чернильницы-невыливайки и пёрышки про запас.