Марита Мовина-Майорова - Да здравствует Жизнь!

– Иди, Катя звонит.

И снова послышались тяжёлые шаги. На этот раз – в сторону кухни.

Она повернулась лицом к бледно-зелёной стене и закрыла глаза.

Никуда она не пойдёт и ни с кем разговаривать не будет.

«Уеду. Завтра же уеду. Сейчас отсюда на Ленинград билет купить нетрудно. Уеду и никогда больше сюда не приеду. Все меня предали. Все».

Снова послышался голос матери под дверью.

– Слышала, что Катя тебе звонит? Пойди трубку возьми.

Она снова ничего не ответила, только по звуку поняла, что открывается дверь в комнату.

– Ну, и что ты лежишь? Девчонки твои все провода оборвали. Пойди, хоть что-то им скажи.

– Мама, завтра я уезжаю в Ленинград. И ни с кем разговаривать больше не буду. Поговорила уже.

С этими словами она обернулась к матери, а потом села на постели.

– Хочу уехать и всё забыть. Хочу всё начать сначала. И жизнь, и любовь… если получится.

– Ну, вот! Разве чего-то другого от тебя можно было ожидать! Год к матери носа не показывала! Если бы не этот твой, лю-би-мый, да не тётя Шура, разве бы ты приехала к матери?! Люблю! Люблю! Подумаешь, утонул, пропал. Мало на твоём веку ещё парней будет? А мать у тебя одна.

– Мамочка, ну что ты такое говоришь? Кроме тебя у меня никого на свете и нет. Не приезжала. Но ведь каждую неделю писала, звонила. А сейчас мне так тяжело, мамуля.

Она встала, подошла к матери и прижалась к ней.

– Мамочка, помоги мне. Не сердись, что уезжаю. Не могу я здесь оставаться.

– Только о себе и думаешь. Уезжай! Просить не стану. Только помни, что мать обидеть легко. Как потом с этим жить будешь?

Мать отстранилась и с видом оскорблённого достоинства вышла из спальни.

Почувствовала, как спазм прошел по телу – «как больно! как мне больно!» – схватилась за сердце, которое вдруг заныло, задрожало …и опустилась без сил на кровать. Внутри ширилась, разрасталась серая пустота. Эта пустота становилась всё объёмнее и объёмнее, грозясь выдавить собой наружу рёбра и остановить сердце. И такая беспросветная тоска охватила всё её существо, что, казалось, ничто в этом мире никогда больше не сможет возродить в ней саму жизнь. Всё угасло в ней.

«Бросили меня. Все… Даже мама».

– Приготовьте билеты и плату за постельное бельё!

Голос проводника приближался.

Она, не глядя, пошарила рукой вокруг себя по нижней полке, на которой сидела. Нашла сумочку и положила себе на колени.

Проводник уже стоял в проходе и выжидательно смотрел на неё. Она заторопилась и, расстегнув молнию на кармашке сумочки, где всегда лежал кошелёк, просунула туда руку. Карманчик был пуст. Внутренне оцепенев, но не веря ещё, что кошелька там нет, шире раздвинула кармашек.

Нет, в нём не было ничего.

Проводник нетерпеливо протянул руку в ожидании билета.

Она посмотрела на него виновато и принялась копаться в сумочке, повторяя про себя как заклинание: «Не может быть! Не может быть!»

Но правда была в том, что кошелька с деньгами и билетом в сумочке не было.

– Ну, что там у тебя? – раздражённо произнёс проводник.

Она посмотрела на него и не увидела в его лице ни капли понимания или сочувствия – одно нетерпение и раздражение.

– Я найду! Сейчас найду! – схватилась за сумочку и прижала к себе.

– Ищи лучше! – кинул ей проводник, двигаясь дальше. – Обратно пойду – проверю.

Она снова принялась трясти сумочку. Вывернула всё её содержимое на сидение, проверила каждый шовчик подкладки, словно кошелёк был иголкой, которая могла затеряться в её складках, снова расстегнула молнию на карманчике. Ничего!

И тут она с леденящим ужасом вспомнила, как после посадки в поезд и предъявления билета проводнику, снова вышла из вагона и забежала в привокзальный буфет выпить стакан лимонада. Она увидела, как на картинке, себя со стороны: вот достаёт кошелёк, вот расплачивается и… вот кошелёк на буфетной стойке. Она так отчётливо увидела этот кожаный коричневый прямоугольник на стойке, что у неё закружилась голова.

– Что, девка, нашла свой кошелёк?

Это снова проводник.

– Нашла, – едва слышно пролепетала она.

– Давай билет и плати за постельное бельё.

– Я нашла свой кошелёк… только он лежит на буфетной стойке там, на вокзале…

– Что ты мне ерунду плетёшь! – рассердился вконец проводник. – Давай билет!