Юэда Снеж - В наших сердцах

– Э-э… сам я не помню, но мама рассказывала, что как-то садился на лошадь, но упал с неё. Я тогда ещё совсем маленьким был. Может, лет пять.

– М-да… не очень удачный опыт, – тушуется Иль. – Но можно же просто пофантазировать.

– Да зачем?

– Затем! Он тебе снится, значит, тебе это нужно.

Не, я понимаю, к чему он клонит. Я помню наш разговор, что был две недели назад, да и потом эта тема всплывала неоднократно. И всякий раз после беседы остаётся странный осадок. Мало того, что ощущаю себя немножечко дураком, даже просто представляя, как я представляю себя Кромешником, так ещё и чувство какое-то накатывает… Не могу его описать. Странное оно. Не то, чтобы неприятное, но испытывать его лишний раз я бы не хотел. А Иль упорно подталкивает меня к этой теме. Вот зачем ему это?

– Да ну тебя, – отмахиваюсь от него. – И вообще мне работать нужно.

Снимаю с ноги уже подтаявший пакет со льдом и одним скоком допрыгиваю до компьютерного кресла.

– Ты можешь убегать сколько угодно, но он упорно стучит в твою дверь, – со смехом говорит Иль.

Оборачиваюсь к нему. Иль лучезарно улыбается и подмигивает. Я корчу в ответ свирепую физиономию, и Иль закатывается со смеху.

– Ну вот же! Вот! Похож, ну! Ещё немного – и ух! – подначивает меня он.

А я ещё раз машу рукой и отворачиваюсь к монитору.

Сердиться не получается совершенно. Да и на что сердиться-то? На шутку? Ну пусть дурацкая шутка – и ладно. Шутка ж. Игра. К тому же, мне и самому было бы интересно попробовать сыграть хоть разок. Интересно – да. Но и страшно. Каково это, когда на тебя все смотрят, оценивают похож или нет, а потом ведь ещё критиковать начнут за то, что сделал что-то не то и не так. А я ведь обязательно что-нибудь не то сделаю. Просто потому что это я, и просто потому что невозможно сделать что-то идеально в первый раз.

Кошусь на Иля. Он снова погрузился в работу и больше не смеётся, а тихо светится.

Интересно, а Иль этого боится? Боится выступать, выходить на сцену? Или ему вовсе неведом страх? Он говорил, что в косплее находит свой кайф, «особый сорт дури», если цитировать. Перекрывает ли этот кайф страх выступлений? Страх критики? Наверное, перекрывает. Иначе бы он не выступал с такой охотой.

Но я – это не Иль. Я – совсем другое дело. Совсем другое… Я и сцена – это что-то из параллельных вселенных. Мне даже в школе никогда ни на каких выступлениях никаких ролей не давали. Да я и не рвался. Всегда предпочитал стоять в тени и смотреть. Какой из меня актёр? Тем более Кромешник! Вот у Иля может получится. Хотя… ему, конечно, образ Ледяного Джека ближе. Весёлый, озорной, игривый – идеальная роль для Иля.

Представляю его в костюме Джека с платиновыми волосами да посохом, улыбаюсь и сам возвращаюсь к работе. Я погружаюсь в неё настолько, что совершенно не замечаю времени. Выныриваю на поверхность только, когда обрабатываю последнюю фотографию, и обнаруживаю, что на улице давно стемнело. Иль, сделав очередной стежок, откладывает шитьё на диван.

– Ой, глазоньки мои, глазоньки, – потягивается он и оборачивается ко мне: – Ты как насчёт перекусить?

– Всегда «за», – тоже потягиваюсь я.

– Суши закажем или что-нибудь сварганить по-быстрому?

– Суши, – решительно киваю я. Хватит Илю уже суетиться и на кухне хлопотать.

Мы быстро выбираем суши, делаем заказ, а потом Иль просится посмотреть фотографии, которые я только что закончил. Поэтому я уступаю ему место, а сам сажусь на диван, любуюсь его работой. И нет, это не платье, это произведение искусства, нечто нереальное. Сверкающий узор не похож на рукотворную работу, а скорее на снежную вязь, что колдует мороз на окнах.

Вот уж точно – Ледяной Джек.

Веду рукой по крупинкам страз и прикрываю уставшие глаза.

Перед внутренним взором какое-то время ещё блестят искорки стекла, а потом они превращаются в иней. Тонкий узор, как живой, стелется хитрой вязью по гладкой, непроницаемой темноте. И темнота от соприкосновения с ювелирным холодом начинает оживать. Тяжёлая, неподъёмная, она бугрится уродливыми пузырями, ломая стройное плетение серебра. Серебро рассыпается на ажурные снежинки, они тонут в плотной темноте, а из места их соприкосновения поднимаются лёгкие струйки чёрного тумана. Они сплетаются меж собой, переплетаются, и вот вместо бесформенной, клубящейся мглы я вижу лошадь. Свирепую, огненноглазую лошадь. Она встаёт на дыбы прямо передо мной, режет воздух острыми копытами, того и гляди обрушится, затопчет, разорвёт.