Александра Морозова - Светя другим – сгораю

Матвей нелепо ухмыльнулся.

– Я пока не готов к браку.

– Да ты ни к чему не готов, – махнула рукой мама. – А пора бы уже! Мальчик взрослый. Я хочу увидеть внуков, пока ещё в состоянии с ними поиграть. А ты, чувствую, разродишься, когда я стану немощной старухой, которая сидит в кресле и ждёт, что ей малыша поднесут показать.

– Тебе до старости ещё далеко.

– Конечно, далеко. Но вот ты точно не молодеешь.

– В обозримом будущем я не собираюсь жениться, – сказал Матвей мягко, но уверенно. – Да и кому нужен муж, который почти всё время проводит в больнице?

– Я уже тридцать лет живу с таким мужем и ничего, счастлива. А ты, если так волнуешься, – добавила мама, облокотясь на подушки. – Найди себе кого-нибудь из молоденьких врачиц. Будете целыми днями вместе.

– Во-первых, внеслужебные отношения в моей больнице запрещены. А, во-вторых…

Случайным взглядом Матвей выцепил на полках одну книгу и замолчал. Сомневаясь, что это та самая, он захотел скорее достать её и посмотреть. Уже дёрнулся, чтобы встать, но сообразил, что мама ещё не ушла, и остался на месте. Припомнил, о чём они говорили, и продолжил:

– А во-вторых, я никого не хочу искать. Мне одному неплохо.

– Оно и видно, – вздохнула мама.

Матвей закрыл глаза и потёр ладонями лицо.

– Я сегодня так устал. Этот перелёт… Мне всё кажется, что сейчас утро, и надо идти на работу.

– Да, засиделись мы, – сказала мама. – Отдыхай.

Она наклонилась к Матвею, и он быстро поцеловал её в щеку.

– Спокойной ночи, мам.

Мама улыбнулась и заглянула ему в глаза, пытаясь понять, услышал ли он её. Но лишь вздохнула, поднялась и ушла. По движениям и походке, высокой тонкой фигуре со спины её можно было принять за совсем ещё молодую женщину.

– Саша, что ты всё бродишь? – послышался её голос из гостиной. – Ложись уже спать.

– Сейчас, – ответил голос папы. – Я где-то оставил телефон…

Матвей встал и ещё раз провёл рукой по пустой поверхности стола. Он жалел, что в Филадельфии в минуту пьяной решимости избавился от всех фотографий с Аликой – бумажные сжёг, а цифровые удалил. Когда наутро проснулся и понял, что натворил, лупил кулаком по стене, пока на обоях не появились кровавые пятна.

Он шагнул к книжному шкафу. Посреди учебных пособий по медицине стояла одна художественная книга в неброском твёрдом переплёте. Матвей не ошибся. Это не его книга, и мама, знай она об этом, выкинула бы её вслед за фотографиями. По корешку полустёртыми буквами шла надпись: «Бремя страстей человеческих».

Матвей потянул книгу из ровного ряда и почти физически ощутил, как её трогали другие руки. Руки, положившие её на стол поверх конспектов и учебников по анатомии.

«Почитай, как будет время, – почти услышал он голос. – О поисках себя, о выборе жизненного пути. Пожалуй, что и о жизни в целом. Мне понравилась».

И Матвею понравилась. Он читал всё, что она ему приносила. И всё нравилось ему хотя бы тем, что потом они долго это обсуждали, спорили, сердились и смеялись.

Матвей не решался открыть книгу. Боялся прогнать невесомое, как туман, присутствие её хозяйки. Он вернулся на кровать и долго всматривался в нарисованного на обложке мужчину – главного героя. Его изобразили спиной к тем, кто держал книгу в руках. Матвей тихо усмехнулся. Глупо скрывать лицо от людей, которые совсем скоро узнают все твои мысли.

А что, если он прячется не о них, а от себя самого?

Матвей побрился, помыл голову, и долго расчёсывал перед зеркалом влажные волосы. Потом дважды перегладил рубашку, вычистил туфли и пальто.

Мама не спрашивала, куда он собирается.

– Ребята придут в пять, – лишь напомнила она, бренча венчиком на кухне.

– Я помню, – отозвался Матвей уже из прихожей.

Но вернуться вовремя не обещал.

Он вышел на прохладный октябрьский воздух и сразу ощутил разницу климата двух континентов. Поднял воротник пальто, засунул руки поглубже в карманы.

В Штатах его часто обманывали сны, в которых он гулял по Москве. И если добросердечные медсёстры неотложного отделения Филадельфийской больницы давали уставшему русскому доктору поспать подольше, он встречал Алику где-нибудь на Болотной набережной или в цветниках парка Горького.

У Матвея не хватило терпения ехать на метро. Он вышел к шоссе и сел в такси. Мысли перебойно сменялись в голове, запутанные часовыми поясами, волнением и разорванным сном. Радио непривычно трещало о чём-то на русском, сбивая Матвея окончательно. Что он скажет ей, когда увидит? Какими словами? Да и нужны ли им слова? Когда-то они могли подолгу обходиться без них.