Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

У Маюми мгновенно меняется выражение лица:

— А кто?

— Ну… как бы сестра, но только сводная. Знаешь, что это значит?

— Нет, такого слова не знаю…

— Это означает, что у нас нет общей крови, и теоретически мы можем жениться и делать детей.

У нас в молодёжной тусовке это называется drop the bomb [5] Взорвать гранату. — вот так вот выводить человека на эмоции. И Маюми делает это легко — вспыхивает, заливается розовым цветом, глаза выдают нервозность, она в панике. Действительно, двое молодых никак не связанных кровно людей провели в лесу почти трое суток, включая две ночи, имея при этом только один на двоих спальник. Говорят, восточные женщины отличаются исключительным спокойствием и рассудительностью, особенно японки. Маюми проглотила мою пилюлю с огромным, просто огроменным трудом. Кажется, я ей разонравилась, причём полностью. За всё оставшееся время нашего пребывания в одном пространстве мы больше ни разу не перекинулись и парой слов.

В тот вечер я уснула первой, не стала даже ужинать — так сильно хотелось спать, а надувной матрас после спальника показался королевской периной…

Утром мои глаза обжигает самая жестокая картина, какую может увидеть влюблённый человек: дверь в спальню для молодожёнов открыта, тусклый свет раннего ненастного утра едва освещает огромное ложе, на котором я вижу спящего Эштона. Он лежит на животе, уткнувшись носом в подушку, волосы растрёпаны, взъерошены и выглядят так, будто он засунул голову в стиральную машинку. К счастью, мне не видно никаких непристойных подробностей, но, как и любой нормальный мужчина, он спит со своей женщиной без одежды… Его необъятная смуглая спина, выставленная на обозрение, замотанные в белую простынь бёдра, руки, обнимающие подушку — самая интимная картина из всех, какие мне довелось видеть в жизни. Она ранит меня, терзает, потому что любимый мужчина принадлежит другой женщине, спит в её постели, дарит ей свои ночи, нежность, любовь…

Лучше не смотреть, не смотреть… — твержу себе.

Но нечто непокорное внутри меня орёт с оглушающим визгом: «Он целовал меня! Целовал! Он повторял моё имя, моё!»

Маюми нет в постели, я слышу шум воды в ванной — очевидно, она там, и радуюсь тому, что могу украсть кусочек её счастья, любуясь на то, как безмятежно спит её жених.

Мне сладко и больно одновременно, знаю, что самое правильное — отвернуться, но глаз своих оторвать не могу, не в силах, не в состоянии.

И вдруг мой взгляд замечает на сверкающем лаком дубовом полу дорогого номера некий мусор. Я приглядываюсь… и вижу фольгу от презерватива. Две такие фольги…

Прячу голову под одеяло и рыдаю. Так горько, как, наверное, никогда ещё в своей жизни.

Michael Kiwanuka — Cold Little Heart

Дождливая ночь в почти непромокаемом спальнике не могла пройти бесследно для такого сахарного создания, как я: у меня жуткая боль в горле, голову распирает воспалением всего, что могло в ней воспалиться, из носа льёт в три ручья, и к вечеру я теряю голос и нормальную температуру тела — у меня жар.

Вся компания развлекается на озере, пока мой несчастный организм сражается с простудой. Но, просыпаясь, я всякий раз нахожу рядом со своим матрасом на полу наполненный стакан с водой и термометр, потому что кто-то, очевидно, следит за моей температурой. Я выпиваю всю воду, но при этом не бегаю в туалет, потому что всё выходит моим больным потом.

В следующий раз просыпаюсь на руках… Эштона! Вижу его подбородок и закрученные над ухом и около шеи каштановые локоны и пытаюсь понять: сплю или мечтаю?

Продолжаю молча любоваться предметом своих безутешных страданий, и в тот момент, когда его нога одним бесцеремонным ударом открывает какую-то дверь, понимаю, что это не сон.

Охаю, Эштон тут же смотрит на моё лицо, и я замечаю синяки у него под глазами…

— Комната освободилась… вернее, мы с Маюми освободили, потому что тебе нельзя спать на полу в таком состоянии.

С этими словами я оказываюсь на их кровати кинг-сайза, мне жутко холодно, тороплюсь залезть под простыни, но Эштон останавливает меня:

— Подожди, ты вся мокрая, возьми мою футболку и переоденься. У тебя в сумке нет ни одной подходящей! Вот скажи мне, зачем тебе в лесу столько платьев? Куда ты собиралась их надевать?

— У меня ж День Рождения, — шепчу в ответ, потому что голоса нет… совсем!

— Это только один день и одного платья, думаю, было бы достаточно!

Он улыбается, и эта улыбка — самое лучшее лекарство в мире, оно может вылечить от чего угодно, да от всего плохого вообще!