Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Чёрта с два! Может он и наделил меня своими паршивыми генами, но отцом никогда не был и не будет!

— Ты ублюдок, — успеваю сказать, прежде чем он одним резким движением бросает меня на постель, в какие- то секунды срывает майку, бельё, я пытаюсь сопротивляться, но бесполезно — он в тысячу раз сильнее меня.

Закрываю грудь руками, на что получаю нервное:

— А ты не в курсе, что зажатые серые мыши мужчин не возбуждают?

Ещё один плевок. Мои мозги не соображают, я не в том состоянии, когда дерзость и остроумие могут чем-то помочь, поэтому выдаю банальное:

— Мужчин нет, а вот тебя… Может, ты импотент, поэтому и не встаёт?

Его брови удивлённо взлетают, рот растягивается в улыбке:

— Провоцируешь? Это зря!

Резко поднимается, ехидно улыбаясь, подходит к комоду, выдвигает ящик, вынимает оттуда деревянную шкатулку, из неё пакет с порошком. Направляется к двери и, почти уже скрывшись за ней, внезапно оборачивается со словами:

— Сейчас у тебя есть последний шанс убраться. После того, как я вернусь, такой возможности уже не будет.

Молниеносно вскакиваю, напяливаю обратно свою майку, бюстгальтер нервно пихаю в карман джинсов, но никак не могу справиться с этой простой задачей — не знаю, сколько выпила в тот вечер, но, очевидно, не мало.

Уже в лифте внезапно понимаю, что хочу остаться. Вот просто сознательно вернусь и пойду до конца. Конца чего? — спрашиваю у себя. Конца своего унижения, где будет, уверена, и конец этому чувству, вымотавшему мне уже всю душу, выжавшему из меня все жизненные силы, все мысли и желания, кроме одного — принадлежать ему. Так пусть же вытрет об меня ноги, пусть поставит уже эту чёртову точку!

Просто я понятия не имела на что иду, и каким способом её будут ставить, эту точку.

Возвращаюсь. Ложусь на кровать в одежде и жду. Долго. Сердце рвётся в бешеной скачке, мне страшно и стыдно в то же время: рассудок, расслабленный алкоголем, не в состоянии осознать всю дикость сложившейся ситуации. Внезапно понимаю, что он прав — я похотливая кошка. Но только когда он рядом. Мне двадцать один, и я сильно перезрела для первого секса: даже если опустить всю романтику, моё тело элементарно давно уже требует этого физиологически. И, наверное, это одна из причин, почему я вернулась — элементарно хочу его. Хочу так сильно, что готова игнорировать все сказанные им мерзкие слова, забыть, как усердно он старался вызвать во мне отвращение, обидеть, заставить уйти.

Я как одержимая жажду его рук, губ на своём теле, хочу уже, наконец, узнать, каково это — ощутить его в себе. И да, он снова прав — это мой шанс. Тот самый, который нельзя упускать.

К моменту его возвращения успеваю немного протрезветь. А Эштон… Эштон — не Эштон. Его не шатает, но он с трудом фокусируется на том, что делает.

— У меня плохие… новости, — сообщает, с трудом подбирая слова.

Я молчу, пытаясь сообразить, что делать дальше.

— Резинки закончились! — добавляет с пошлой улыбкой, и я замечаю, что злость и ехидство исчезли.

Медленно приближается, силясь ступать ровно, но мне и без того ясно — он снова накачался наркотиками. Добавил ещё!

Ложится рядом со мной. Спустя короткое время:

— Ты собираешься раздеваться или нет?

Я набираю в лёгкие воздуха, чтобы послать его куда подальше, ведь в нормальном сексе мужчина же ласково должен снять с женщины одежду, целуя её при этом, отвлекая внимание от неловкости и стыда — я всё об этом знаю! В теории…

Но ответить не успеваю, в какое-то мгновение Эштон оказывается поверх меня, в глазах зловещий блеск:

— Забыл предупредить: я предпочитаю жёсткий секс!

Затем, глядя в мои перепуганные глаза, с ещё более зловещей усмешкой:

— Но я постараюсь быть нежным, в порядке исключения!

Ещё спустя мгновение:

— Если смогу!

WOODKID — I Love You (Quintet Version)

И он срывает с меня одежду, но я уже не сопротивляюсь, знаю, что бесполезно, и помню о том, что шанс уйти у меня был. Я сама осталась.

На моё жалобное «Эштон! Не надо так!..», он даже ухом не ведёт. Остановило его другое — моя полная нагота. Задрав мои руки кверху и больно, без церемоний, прижав их своей, он некоторое время скользит взглядом по моей груди, животу и ниже… Затем проводит свободной рукой только одну нежную, чувственную линию, будто пробует на вкус.

Смотрит в глаза, и я, впервые за весь вечер, вижу лицо обычного, адекватного Эштона, того, который однажды приготовил в нашем доме потрясающий семейный ужин, подарил мне мой первый поцелуй, спас моё бестолковое тело от группового изнасилования в прокуренном клубе, который не раз защищал меня, так томительно окутывал своим теплом тогда в лесу…