Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

Виснет долгая, тягучая пауза, затем Амбр, словно опомнившись, хватает меня за предплечье так крепко, что даже больно:

— Соня, в Эштоне много сложного и даже плохого, но хорошего больше поверь!

— Я знаю…

— Нет, не знаешь! Он выглядит тяжелым человеком или намеренно хочет казаться, чтобы отгородиться, спрятаться и со стороны наблюдать, как люди на это реагируют, но на деле в его сердце столько всего чудесного спрятано! Знаешь, когда маленьким был, страшно любил малышей опекать, девочек, тех, кто слабее. Детей обожал, только с ними был мягким, чувствующим. Из него вышел бы прекрасный отец, замечательный! Какие только игры не выдумывал, чтобы развлечь ребятишек! Да у нас тут все соседи перебывали, Эштон пока в школе учился, по вечерам нянькой подрабатывал! Не верится, да? Я же говорю, мой сын — сплошное противоречие! Это всё гены, Софи, гены. Насколько идеальны они снаружи, развиты физически, умственно, настолько неустойчива и уязвима их психика. И у каждого своя причина для болезни, но она всегда есть, всегда найдётся. Знаешь, о чём я Бога молю?

— Нет…

— Прошу женщину для сына. Каждый день выпрашиваю. Не идеальную, нет, не такую, чтобы мне нравилась, или красавицу, чтобы он гордился, ничего этого ему не нужно. Женщина может разрушить мужчину, но она же способна подарить мир его душе, унять его боли и терзания, укротить его нрав. Эштон из тех мужчин, кто не может существовать без семьи. Знаешь, есть такие, которые легко летят по жизни, прыгая с цветка на цветок, и при этом счастливы подсчитывать на старости лет внебрачных детей. Но есть и такие, для кого семья — главное в жизни. И если это главное по какой-то причине не сложилось, они теряют почву под ногами, не имеют ориентира в своём движении и разбиваются. Эштон именно такой, но проблема в том, что он не понимает этого. Думает, что свобода важнее. Поэтому я прошу Бога послать ему такую девушку, чтоб схватила его сердце и держала, и пусть он плетётся за ней, как телёнок, пусть, главное на ногах стоит, а не в канаве какой-нибудь валяется!

— Откуда у вас такая уверенность? Что если не женитьба, то канава?

— Просто знаю его с самого детства, чувствую его будущее, слабые, уязвимые места, и, имея жизненный опыт, могу представить себе, к чему всё это однажды приведёт. Он меняется, преображается, когда рядом с ним появляются дети. А если будет женщина — я, наконец, обрету покой, ведь ничто на свете не важно для матери так, как счастье её ребёнка!

Отец встречает меня в аэропорту, и я понимаю, как сильно он на самом деле переживал из-за меня.

— Виделись?

— Да, — смело смотрю в его глаза и даже не думаю отводить их.

— Мама права: разбаловал я тебя. Нужно было быть построже! Не болела бы голова из-за твоих поступков.

— Этот мой поступок, отец, был самым разумным из всех, какие я совершала в своей жизни.

Алекс смотрит так, словно сканирует: ни одна моя мысль не ускользнёт от его проникающего под кожу взгляда:

— Говорили?

— Да.

— О чём?

— О тебе, о ней, о матери. Но больше всего о её сыне.

— Что вынесла для себя?

— Не для себя, для тебя!

— И?!

— Любовь ему нужна твоя, за ней он приехал к нам. Не женская, а отцовская, твоя и ничья больше. Нужна, как инсулин диабетику, как доза законченному наркоману, и без неё он загнётся. Понял?

— Думаешь, я не знал?

— Если знал, почему выгнал его?

— Не выгнал. На время переместил в пространстве.

— Зачем?

— Чтобы ты не загнулась! — впервые слышу, чтобы отец повышал голос… особенно на меня. — Потому что он запустил процесс… того же самого, что я однажды сделал с твоей матерью. Я почти угробил её, убил, понимаешь? Но смог вовремя остановиться, а вот Эштон не остановится! Ты понимаешь это?

— Понимаю.

Мне кажется, я слышу, как гулко бьётся его сердце.

— Просто люби его. Просто люби. Не оглядывайся на меня, не проводи параллелей: я — не мама, а Эштон — не ты. Мы совершенно другие люди, со своей историей, и не мешай нам проживать её так, как мы сами этого хотим, а не так, как ты считаешь правильным!

— Соня, ты сильно ошибаешься на его счёт…

Отец не успевает договорить, я ухожу и повторяю ему свою мантру:

— Просто люби его. Просто люби!

Ananda Manu — Shrine

Боль.

Есть ли у неё предел? Мы думаем, что да, до тех пор, пока она не убедит нас в обратном.

Лучше бы меня убили. Пусть бы изнасиловали человек десять, замучили и бросили подыхать в каком-нибудь заброшенном карьере. На снегу. Это не так больно.