Виктория Мальцева - За мгновения до...

— Ты нужен. Ты и только ты. И всё то, что ты сможешь мне предложить. И что не сможешь тоже! — улыбаюсь.

Мы смотрим друг другу в глаза, и это один из тех моментов, когда волна эмоций переворачивает тебя настолько яростно, что кажется, будто необъятный мир вполне «объятен», стоит лишь прижаться покрепче к любимым губам:

— Я люблю тебя! — в его тоне уверенность, надежда на всё лучшее, что у нас может быть, и преданность.

— И я люблю тебя! — отвечает моя искренняя нежность.

Дамиен лежит на моей подушке и смотрит в глаза. Я вижу каждую микроскопическую деталь в рисунке зелёных радужек, так умело выдающих себя за карие. Его губы улыбаются одной из тех невесомых улыбок, которые рождаются сами по себе, не спрашивая разрешения, когда видишь нечто дорогое сердцу, близкое, родное.

Я хочу их потрогать и трогаю, мягко, неспешно обвожу контур большим пальцем: мои губы! Мои зелёные радужки! Мой Дамиен! Только мой и ничей больше!

— Поцелуй! — просит шёпотом.

Лихорадочно сглатываю, потому что накатившая нежность вкупе с отчаянной радостью обладания чем-то настолько уникальным, как ответно влюблённый взгляд, грозят задушить меня счастьем.

Моё лицо медленно приближается к его лицу, губы нетерпеливо приоткрываются, и я отчётливо слышу и вижу, как нервно сглатывает Дамиен.

Он целует меня, не я его. Он ласкает мои губы и язык своими с таким напором, словно делает это в последний раз в жизни. Мне нравится не отвечать ему, нравится позволять любить себя так сильно, как любит он, нравится поддразнивать фальшивым отсутствием интереса, и чем усерднее я играю эту роль — тем неудержимее его ласки, тем безрассуднее поцелуи.

Но он знает. Он всё знает и поэтому хрипло, словно удушаемый собственными кипящими порывами, говорит мне именно то, что я хочу услышать:

— Ты будешь всегда моей, я больше никогда тебя не отпущу! Никуда и ни с кем! Ты моя! Слышишь? Ты только моя, а я только твой!

— Мне никогда ещё не было так хорошо. Никогда! — признаюсь.

— Можешь не верить, но мне тоже!

— Почему не верить?

— Я знаю, что у тебя на уме…

Дамиен видит меня насквозь, и иногда даже может читать мысли. Приподнимаюсь, чтобы показать ему свои поднятые в изумлении брови, он отвечает:

— Ревность!

И это самый подходящий момент, чтобы задать так давно мучающий меня вопрос.

— Дамиен, я же у тебя не первая, так ведь?

Молчит. Спустя время:

— Не первая… — а в голосе подозрительность.

— Расскажи о своих «любовях»!

— Не было их…

— Ну, ты же спал с девушками!

— Было такое…

Щипаю его руку. Больно.

Он смеётся:

— Ева, если парень в девятнадцать девственник, он либо недоумок, либо конкретно с рожей не повезло! Ты бы первая спросила: «Что с тобой не так, Дамиен?» Разве нет?

Разве да. Он прав, конечно, но все эти… бывшие отношения!

— Я люблю только тебя! — целует кожу за ухом, само ухо, крадётся по щеке к губам.

— Расскажи про свой первый секс! — требую.

— Прекращай!

— Я хочу знать! Как её звали? — разворачиваюсь к нему лицом.

— Не скажу! — хитро щурится.

— Имя! Я требую имя этой сучки!

Дамиен меняется в лице:

— Это было совсем не так, как ты думаешь.

— А как я думаю?

— Фантазируешь себе разврат какой-нибудь, наверняка! — улыбается.

Целую его ямочку на левой щеке:

— Расскажи тогда, как это было, чтобы я не фантазировала!

Он усмехается:

— Да уж, мне не отвертеться, я уже понял!

Долго целует мой лоб, словно настраивается:

— Это была Молли, помнишь её?

— Чёрт! — взрываюсь. — Так я и знала! — ударяю его кулаком в бедро.

— А! Больно! — возмущается, смеясь.

— Ты же врёшь, так ведь? — заражаюсь его смехом.

— Вру, конечно. Мою первую девушку ты не знала. Мы пересеклись однажды на вечеринке уже после того, как ты уехала. Просто дружили, общались. Ездили на озёра в компании многих других. Она была старше меня, но не намного — на год всего. Я не выделял её, и не знаю, были ли у неё ко мне какие-нибудь чувства.

— Всё? — спрашиваю. — Конец истории?

— Нет, не конец. Однажды я увидел её сидящей на полу в школе. Около локеров. Она была жутко бледной, выглядела ужасно подавленной. Я отвёл её в кафетерий, хотя это было не в моих привычках о ком-то заботиться, ну ты помнишь…

Снова улыбается.

— И она повеселела, ей как будто стало легче. Помню, я что-то купил ей из еды, потому что она выглядела тощей, но она пила только воду. Потом сказала, что от еды её тошнит.