Виктория Мальцева - За мгновения до...

Мой взгляд на брата, как и его восприятие, в ту же секунду делаются мягче.

Я откровенно смотрю на него во время ланча, и он отвечает.

Сажусь рядом на английском 12, и он убирает из-под моих ног свой рюкзак, чтобы не мешал.

На уроке приготовления еды Дамиен, почти единственный в цветнике девчонок, готовит своё фирменное клубничное мороженое, и я чувствую его взгляд на себе, когда первая пробная ложечка оказывается у меня во рту. Я поднимаю глаза, театрально изображая райское наслаждение, и он расплывается в довольной улыбке.

Мелания всё это видит и звереет, она — ястреб, зорко следящий за сохранностью своей добычи. И эта добыча как будто норовит ускользнуть к коршуну.

Неожиданно замечаю, что Дамиен стал чаще появляться дома и даже иногда оставаться на семейные ужины. В доме Блэйдов обнаруживается смех, улыбки и радость в глазах отдельных его обитателей. В единственной комнате на третьем этаже — мансарде, по ночам иногда горит свет, что может означать только одно — хозяин ночует дома.

Мне нравится эта игра, но ещё большее удовольствие доставляет серый оттенок прекрасного звёздного лица. Все её улыбки до единой натянуты и безбожно искусственны, оскорбления ещё более ядовиты, а реплики менее продуманы, и часто оставляют класс в недоумении, вместо ожидаемого смеха.

Мой блеф набирает обороты, пока не происходит нечто такое, что нанесёт сокрушительный удар собственной идеально выстроенной милитарной системе, оставив пробоину ядерных масштабов.

Vök — Waterfall

Для чего в жизни предусмотрены ситуации, в которых та дверь, что всегда закрыта, внезапно оказывается незапертой?

В тот момент, когда моя рука скорее машинально, нежели осознанно, надавливает на вечно заблокированную ручку двери в ЕГО комнату, я вряд ли отдаю себе отчёт о последствиях.

Почти пустая, скорее огромная, нежели просторная комната Дамиена не выглядит одинокой, хотя из мебели в ней только полки с книгами и большой икеевский матрас на полу, накрытый серым пушистым пледом. Наверное, размера king, судя по масштабу. Огромное панорамное окно с выходом на маленький балкон и ещё одно — на косом потолке, вернее, крыше, заполняют всё пространство светом. На деревянных стенах нет ни картин, ни постеров, ни фотографий. Закрытый ноутбук скучает на полу рядом с матрасом, в углу — школьный рюкзак и огромная автомобильная деталь с подложенной под неё новой кухонной фланелью.

Мои глаза почти лихорадочно исследуют ЕГО территорию, стараясь успеть увидеть, запомнить тыл врага как можно больше, пользуясь неожиданно открывшейся возможностью. И вот эта моя жадность к каждой мельчайшей детали, предмету, оттенку, особенностям расположения мебели, названиям множества книг и именам их авторов, стала тем фактором, который не дал мне сразу осознать главное — шум льющейся воды в душе.

Понимание того, что Дамиен моется, приходит спустя время.

Утренний душ после крепкого сна? Шелест? Шорох? Шёпот воды?

Звуки, которые улавливают мои уши, не похожи на то, что обычно можно услышать в аналогичной ситуации.

Это стоны, тихие, редкие, как если бы человек, издающий их, был ранен и испытывал боль. Или…

Вот в ту секунду моей жизни не было никаких «или».

Возможно, если бы те стоны были женскими, или хотя бы часть из них принадлежала девушке, это остановило бы меня, но это был Дамиен и только он.

В тот день я впервые узнала, что такое «непреодолимое желание», такое, с которым твой разум не способен бороться, а сам ты не в силах противостоять. Мне нужно было открыть дверь в его ванную. Нужно на уровне базовых инстинктов: как вдох, как глоток воды, как пару минут сна после трёх бессонных суток.

И я открыла её, чтобы услышать то, что впоследствии навсегда изменит меня, его, нас:

— Ева…

Он повторял снова и снова:

— Ева… Ева… Ева…

Казалось, звуки моего имени приносят ему невыносимую боль, но одновременно с этим и… наслаждение.

Стекло душевой, скрывающее его, было матовым и запотевшим, но очертания его тела, сам он, стоящий, уперевшись лбом в покрытую темно серой плиткой стену, ширина его напряженных плеч, движения руки отпечатались в моей памяти как след древней устрицы в известняке — навсегда.

Я замерла, застыла, зависла в созерцании, не в силах оторвать своих глаз, неспособная запретить себе слышать выдыхаемое стонами собственное имя… или имя, такое же, как у меня.

То была самая эротичная картина в моей жизни: ни до, ни после, даже узнав, что такое секс, очень хороший, качественный секс, я никогда не испытывала подобного спектра эмоций, ничего сравнимого по силе и изяществу. Это запотевшее стекло и очертания юного, сильного, красивого мужского тела, эротичные звуки и осознание того, что именно происходит, навсегда поселятся в моих мечтах и даже снах, станут моим спасением в самые беспроглядные и беспросветные времена моей жизни.