Виктория Мальцева - За мгновения до...

— Смотри, вон Дамиен. Видишь?

— Вижу.

— Этот… самый-самый из всех! — томно закатывает глаза. — В него половина школы влюблена, а другая половина мечтает числиться в друзьях. Жёсткий, но справедливый. Он ещё с девятого класса в лидеры выбился, а в одиннадцатом, когда впервые на своём Мустанге выиграл гонку у Ролли корейца, так вообще… самым популярным стал. Красавчик… да и просто классный он. Только бабу себе выбрал сучьей породы.

— Да?!

Одно слово в знак интереса, и моя собеседница уже готова выложить всю подноготную братца.

— Да! Мелания — итальянка-полукровка, балерина и танцовщица. Сука редкостная: увидишь, сама поймёшь.

— Не думаю, что мне это интересно.

— Поверь, когда эта звезда появится, не заметить её ты не сможешь.

— И давно Дамиен с ней?

— О! А ты шустрая, я смотрю. Уже и имя его запомнила! — смеётся. — Советую расслабиться, потому что, как я уже говорила, желающих рой, и хоть ты и симпатичная, но сучку эту… не потянешь, — констатирует, оценивающе прищёлкнув языком. — Без обид: у них там серьёзно всё вроде, он ночует у неё, и всё такое.

— Серьёзно? — и я — само безразличие. — А что? Родители её итальянские не против? Проповедуют свободные нравы?

— Из родителей у неё только отец, но и того вечно дома нет — вот они и отрываются вместе с братом. Вечеринки без конца, правда, только для избранных, секс, травка, бывает и погорячее. Но Дамиен, говорят, только курит. Умный он, этого не отнять.

— А разве балерины не соблюдают диету? Режим?

— Да какая она балерина! Так, понты одни. На шесте этой балерине место. Танцует она где-то, но несерьёзно, больше для удовольствия и имиджа.

Я вопросов больше не задаю, но Либби не унимается:

— Дамиен в вопросах любви всегда был неприступным, осторожным. С девчонками встречался, но так… — приторно лыбится, — никому ничего не обещал. Ну, обычное дело — им же всем поголовно только секс сейчас подавай. Но эта только появилась в школе полгода назад, как они тут же спелись. Она сразу его выделила, рядом села, мило так улыбалась, за плечи обнимала, в глаза ему заглядывала.

Не выдерживаю — хмыкаю, посмеиваясь.

— Да, тошнило всех! — соглашается новоявленная подруга. — Кроме самого Дамиена.

Либби бросает очередной долгий взгляд на Дамиена, и я легко считываю в нём почти слепое обожание.

— И Роузи она выжила по щелчку своих пальцев, — добавляет.

— Роузи?

— Да, была такая. Ничего особенного в целом, но красотка. Чуть на тебя, кстати, похожа. Дам потрахивал её иногда, а она рисовала себе вечное будущее рядом с ним.

— Покажи её! — прошу.

— А нету! Перевелась она в Доктора Байдена в Кокуитламе. Говорят, сбежала из-за всей этой истории с Дамом и его серьёзным отношением к своей Мелании. Похоже на правду…

Внезапно я её вижу: высокая, статная, вытянутая струной. Она не идёт, она шествует, модельно выбрасывая вперёд длинные ноги в светлых, почти белых джинсах, эффектно обтягивающих её ни разу не костлявую задницу. Её лицо сошло к нам, грешным, с обложки журнала: идеальная кожа, нос — моя концентрированная зависть, глаза цвета аквамарин и брови, взлетающие к вискам так, словно вопят: «я эксклюзивна!».

— Да! Я говорила! — констатирует подруга, глядя на мое лицо.

А на нём — то ли шок, то ли абсолют зависти. Как ни крути, но рядом с этой королевой ты обречён быть только пешкой и ничем более. Ну, разве что, её ездовым конем, но это не обо мне.

У Дамиена на щеке, ближе к уху, есть родинка, не большая, но и не маленькая, тёмная, скорее круглая, нежели продолговатой формы. В детстве она бесила меня, и я, не гнушаясь быть гадкой, часто называла её птичьей какашкой:

— На тебя даже птицы срут так, что не отмывается! — не раз было ему сказано в пылу словесной перепалки.

— Вякнула гусеница с птичьими ногами! — отвечал он. — Что это за две нитки торчат из твоих шорт?

Да, у меня были худые ноги. Страшно худые, с торчащими коленками и голубыми прожилками вен на их сгибах. Дамиен называл меня жертвой Бухенвальда; надо отдать должное — он знал многие вещи и до безумия любил историю и Discovery Channel. И я снова ненавидела его, потому что этот подонок умудрился очаровать своими научными выкладками всех до единой подружек на моём двенадцатом Дне Рождения и не только стать центром их внимания, но и уговорить заняться тем, что я терпеть не могла — играть в бутылочку. Наблюдать за тем, как каждая из предательниц млеет в его присутствии и молится, чтобы бутылочка выбрала именно её, было тошно до рвотных позывов. Но фортуна никогда не была на моей стороне и чёртово стекло чаще всего показывало на меня, а этот урод, разумеется, корчил рожу в блевотном приступе и пропускал ход. Тогда же он сказал при всех, что лучше проиграет, чем прикоснётся ко мне, а проигрывать он не любил настолько, что почти никогда этого не делал.