Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Огромный попугай, висевший в клетке недалеко от их стола, вдруг встрепенулся и заорал что–то похожее на «Альтерадо! Альтерадо!»

— Эльдорадо? — спросила Эмили.

— Нет. «Добро пожаловать» на одном из местных диалектов.

— А сейчас?

— Сейчас — «Добро пожаловать» по-португальски.

— А мне послышалось — «Берегись!»

— Ну, здесь ведь все не то, за что оно себя выдает.

Официант приблизился — в зеленом пиджаке с краевой перевязью, медлительный, с хищной, плоской улыбкой.

— Для начала два мартини и эти ваши салаты из креветок, — сказал Уидлер. — Подробности письмом. Остальное позже.

Официант кивнул и ускользнул.

— Ты часто здесь бываешь? — спросила Эмили.

— Бывает, что и бываю.

— Сколь мужественно с твоей стороны после похищения не изменить привычек и по-прежнему посещать злачные места.

Она чувствовала себя поразительно свободно с ним, хотя не выпила еще ни капли. Она произнесла все это, глядя на его телохранителей, примостившихся за соседним столиком и добродушно переговаривавшихся. Здесь обманчиво все. Он проследил за ее взглядом.

— Ты имеешь в виду их?

Она кивнула.

— Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что богат? Изволь. Извини.

Она густо покраснела, и это сделало ее невероятно прекрасной, хотя она не знала об этом. Слезы выступили у нее на глазах. Что она наделала! Она расслабилась, н вот он уже нанес удар.

— Знаешь, — не дав ей опомниться, сказал он. — Я бы не прочь их отпустить. И поехать назад не в машине, а в автобусе. А то ведь, пока мы шли сюда, машина ехала за нами.

— Я не заметила.

— Я не удивлен. Ну так как? В этом есть свое очарование. Давай?

Не дождавшись ее ответа, он щелкнул пальцами. Этот жест доминировал в его общения с миром. Амбалы встали из–за стола, синхронно, как двое из ларца, и исчезли в дверях.

— Теперь с нами может произойти все что угодно. Ресторанчик ведь тоже только притворяется ресторанчиком. На самом деле это бывший работорговый рынок. Тут торговали такие, как мы, то есть наши предки, такими, как они, — он указал на мулатку-официантку, — то есть их предками. Поэтому, как нетрудно догадаться, в душе они все вас очень-очень любят. Они показывают нам верхний слой своей жизни, знакомят с самыми дешевыми и простыми из своих обычаев, а в душе носят свою темную звериную суть и темную звериную злобу. Их магия непостижима, их сила больше того, что может понять рассудок. Энергетика, гений местности. То–то они сходят с ума от своих беспрерывных переворотов. Мозг этих аборигенов убог, но он способен изучать волны, над которыми мы не властны.

Эмили встала.

— Я на минутку.

— Как выйдешь, третья дверь направо.

Она улыбнулась ему. Чего-чего, а комплексов у него нет. Но и у нее, по счастью, тоже. Она пошла по мозаичному полу, опасаясь поскользнуться или споткнуться в непривычно длинном платье. Но и сама знала, что хороша.

Дело было не в том, что ей действительно следовало бы заглянуть в сортир. Она никогда не могла понять девушек, которые в присутствии знакомых парней боялись отпроситься в туалет. Но дело было не в этом: ей хотелось на секунду остаться одной. Даже не для того, чтобы подкраситься и поглядеть на себя. Просто для того, чтобы отдать себе отчет в происходящем. Какой он, к черту, деловой партнер? Но и рифма, что напрашивается к слову «деловой», тут тоже не подходила. Эстет, гурман? Нет. Но он смотрит на нее странно. Как будто... Она по привычке додумывала историю, подмазывая губы у зеркала. Кло отчего–то настаивала, чтобы Эмили всегда была здесь ярко накрашена. Так вот, он смотрит на нее, как будто в чужой стране, в чужом, диком мире они оба — тайком засланные туда соотечественники-шпионы. И оба догадываются, что другой — оттуда. И оба восхищены тем, как ловко и остроумно другой скрывает свою принадлежность к тому миру. И живут они в этом мире послами не имеющий названья державы. Но пока не хотят признаться друг другу в том, что они — одной крови, он и она. Как два равно сильных, молодых и красивых зверя, окруженные чужаками, они исподволь любуются друг другом, но не решаются сделать последнего шага — ибо тогда что–то такое выплеснется наружу, что–то такое обнаружится для всех, что раз и навсегда из изобличит. Поврозь они еще способны маскироваться. Но вместе... Вместе они будут, может быть, сильнее, чем поврозь, но все равно не смогут противостоять толпе внезапно прозревших дикарей. Если они сойдутся, если б их — да судьба свела... О, тогда что–то страшное и прекрасное стало бы явным для всех! А пока, эмиссары неизвестного, почти небесного Отечества, они приглядываются друг к другу, по случайным паролям, по вскользь оброненным словам догадываясь об истинной сущности друг друга... Эта игра доставляет им обоим бездну наслаждения.