Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Подруги ее уважительно сторонились: их и подругами–то назвать было нельзя. Все ее время уходило на учебу, массу дополнительных спецкурсов, бразильский и португальский языки с какими–то диалектами... Впрочем, когда для лучшего ознакомления с национальными особенностями латиноамериканцев на спецкурсе им порекомендовали прочесть Маркеса и Кортасара, Эмили при всем своем прилежании не смогла осилить этих книг. Борхес вообще показался ей литературным надувателем. К реальной жизни, с которой все они каждый день имели дело, — все это никак не относилось, и стоило ли тратить время на какую–то ерунду, пришедшую в голову странного кудрявого колумбийца, который к тому же по всякому поводу выступал с заявлениями в поддержку Кастро?

Жизнь ее была до того заполнена, что в ней не оставалось места на пустоту. Между тем пустота, может быть, в любой жизни необходима — странная, сосущая пустота, зов Пленительного и Неясного. Эта пустота — обещание будущего, которое отличается от поезда тем, что не приходит по расписанию. Эмили же расчислила свою жизнь, и понять ее несложно: девочка, которой больше не на что рассчитывать, должна пробиваться сама. Так или примерно так думали о ней однокурсники, которые робели перед ней и даже взглядами провожали как–то тайно, стыдливо.

Иногда на диком Западе, этом поистине самом загадочном из всех районов необъятной страны, и без того необъяснимой, — рождаются чудеса вроде этой девочки, смуглые красавицы с миндалевидными черными глазами, с кристально-простыми представлениями о добре и зле, с рано заложенной в них сентиментальностью, с простым, чистым и кротким воспитанием в бедной семье, а если в наше время тотальная нивелировка убрала из общества явно богатых и явно бедных (если только последние не слишком дураки или подонки), то будем это называть семьей среднего достатка. Эти девочки до известного предела растут себе и развиваются по тем законам, которые навязывает семья или которые они сами себе внушают, — пока в жизнь их не входит нечто необычное, пока не меняется цель, пока установка не исчезает, сменившись простой и крепкой радостью жизни, — а эту радость жизни в наши времена только и способны испытывать здоровые и простые души. Так или примерно так думал о мисс Рид ее преподаватель латиноамериканской истории, которому она открыто заявила о своей неприязни к Кортасару, поскольку когда человеку есть что сказать, он говорит, что считает нужным, а не играет в классики.

После окончания колледжа Эмили — круглая отличница, лучшая студентка своего потока, «эй-стрим» с первых своих дней в школе, — вернулась на месяц к своей матери, в захолустный, пыльный, горячий городок Южного Запада. Она редко позволяла себе приезжать к матери, откладывая и покупая разные приятные вещи. Нарядов ей не было нужно — она предпочитала строгие костюмы, — но для матери она успела кое–что подкупить, не говоря уж о довольно приличной, хотя и подержанной машине, в которой она приехала на каникулы уже на третьем курсе. Сейчас она приехала отдохнуть и повидаться с матерью перед тем, как поступить на работу в Нью-Йорке, откуда ей пришло приглашение. Впрочем, от предложений отбоя не было: грамотная юристка со знанием пяти языков (и двух — не в совершенстве), отлично знающая законы Латинской Америки и Китая, разбирающаяся в тонкостях коммерции и прекрасно умеющая себя вести, — такая юристка представлялась сущим кладом для любой фирмы, которая занимается, к примеру, покупкой недвижимости или инвестированием на золотом и загадочном материке.

Правда, в Нью-Йорк Эмили пригласили не за эти достоинства. В колледж приехал Джеффри Магнус — молодой представитель нью-йоркской фирмы, в чьи обязанности входило обеспечивать родное предприятие молодыми волками с крепкими зубами и неослабной хваткой. Он был почти уверен, что для работы в Бразилии отберет молодого человека немногим младше себя, спортивного сложения, прекрасного пловца и теннисиста, который много может выпить на презентации и потом ночь напролет вести переговоры, ни на секунду не путаясь в цифрах и датах. Но увидев Эмили в ее строгом костюме, очках, со строгим черным бантом в темных волосах, — увидев Эмили, он тут же понял все. Что говорить, была у него и своя корысть: он всю жизнь мечтал о такой девочке. И вызывая ее в Нью-Йорк, он всем сердцем надеялся, что рано или поздно их куда–нибудь пошлют вместе или, напротив, дадут ей постажироваться пока внутри страны под его руководством. Кто бы мог подумать! Такая удача — там, где он не ожидал ничего подобного! Стройная, сильная, смуглая, — она была вполне в его вкусе, и объездить такую лошадку он взялся бы сию же секунду. О том, что у лошадки уже есть наездник, и что этот наездник — сама Эмили, он знать не мог. Еще больше его, несомненно, удивило бы, что Эмили до сих пор девственница и расставаться с невинностью в ближайшее время не планирует, ибо ей претит любая зависимость — от кого бы то ни было. Зависимости же от своего молодого, жаждущего, сильного тела она пока не чувствует, ибо слишком занята своей судьбой, карьерой и спортом. Плавание и теннис, к слову сказать, интересовали ее ничуть не меньше, чем это предполагалось для молодого адвоката, на поиски которого Магнус явился к ним в колледж.