Мария Воронова - Врачебная ошибка

– Извольте, – буркнул Зиганшин. – Только если вы рассчитываете измотать меня словоблудием так, что я со всем соглашусь, лишь бы вы замолчали, оставьте эти мысли. Я выносливый.

Макс улыбнулся:

– Тогда слушайте. Возьмем для примера аппендицит. Несерьезное заболевание, и все же летальность при нем составляет четырнадцать сотых процента. Маленькая, смешная цифра, и все же она не равна нулю. Мы не боимся такого малюсенького показателя, но горькая ирония состоит в том, что летальность ноль и четырнадцать сотых означает не то, что каждый, перенесший аппендэктомию, становится мертв всего на четырнадцать сотых. Нет. Это значит, что девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть человек остаются на сто процентов живы, а четырнадцать – так же стопроцентно мертвы. Такова, к сожалению, жизнь. Кто-то проскакивает, а кто-то расплачивается за все, и требуется огромное мужество, чтобы принять этот удар. Почему именно я? Чем я хуже любого из девяти тысяч девятисот восьмидесяти шести выживших?

– После смерти вряд ли я стану задаваться подобными вопросами, – усмехнулся Зиганшин.

– Вы нет, а ваши родные будут. Врачи попытаются объяснить про множество сопутствующих заболеваний, позднее обращение и так далее, но это все трудноуловимая теория, а на практике сосед Петя Иванов через две недели после операции уже пил водку как новенький, двоюродный брат Вася вернулся к работе, а сестра Ира вышла замуж. А вы вот умерли, как так-то? За какие грехи? Все задают себе этот вопрос, но отвечают на него по-разному. Кто-то понимает, за какие именно грехи, кто-то смиренно склоняет голову перед промыслом Божьим, а большинство мыслит ясно и логично – ни я не плох, ни бог не зол, а врачи во всем виноваты. Не увидели, недосмотрели, недодумали.

Зиганшин вскочил из-за стола, но быстро опомнился и, чтобы замаскировать истеричность своего поведения, налил воды в чайник и включил газ.

– Но так и было! – сказал он. – Я же присутствовал там и все видел! Иначе, господи, ну конечно, я поверил бы во все ваше словоблудие, что опыт шаток и врачи хотят только добра, но болезни оказываются сильнее и хитрее. Вот ей-богу, не хотела нам добра эта кобыла! Плевала она на нас! Я, мент, уже понял, что беда, а она сказала – все в порядке! На фиг опыт шаткий нужен, когда с помощью УЗИ правильный диагноз ставится в шесть секунд. Чего б его было не сделать, скажите мне, пожалуйста! И тампоны посчитать после операции большого ума не надо. Я тоже не такой дурак, как вы думаете…

– Мы не думаем, – быстро перебил Руслан.

– Я понимаю, что человеческое тело подчиняется определенным законам, а не просто с потолка с ним творятся разные чудеса. Мы на земле, а бог – на небе, и есть ему чем заняться, кроме как вмешиваться в лечебный процесс. Логично, что если девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть солдат срочной службы, космонавтов и молодых ментов выживают после аппендицита, а девять тысяч девятьсот восемьдесят седьмым оказывается глубокий старик с маразмом и сердечной недостаточностью, то гибель его закономерна, а если это точно такой же космонавт? Болезнь та же, материал тот же, остается только ошибка исполнителя, как вы тут ни натягивайте божественное провидение.

– Ты сначала поработай с наше в медицине, а потом уже указывай, что нам натягивать, а что нет! – буркнул Руслан.

Макс примирительно улыбнулся:

– Мстислав, давайте оставим доморощенное богословие и вообще теорию, обратимся к самой низкой практике. Помнится, вы говорили, что были тяжело ранены и остались в живых только благодаря мастерству Галины Ивановны…

– Да, это так, и буду благодарен ей до гробовой доски. Но к чему вы ведете? Не надо наказывать плохих врачей, потому что существуют хорошие? Странная логика.

– Нет, я о другом. Галина Ивановна в сложных полевых условиях провела операцию, не только спасла вам жизнь, но и сохранила руку…

– И не мне одному, – быстро сказал Зиганшин.

– Разумеется. Но неужели вы думаете, что она ни разу не ошиблась за всю свою многолетнюю практику? У каждого врача образуется свое кладбище, к сожалению, эта пословица до сих пор верна. Ваша спасительница – прекрасный специалист, но если мы сейчас позвоним ей и спросим, не было ли у нее такого случая, когда существовал шанс, а она его не разглядела, готов на что угодно спорить, что она ответит утвердительно.

– Да что гадать, давайте позвоним.

Руслан потянулся к телефону, но Зиганшин остановил его.

– Действительно, зачем тревожить человека, когда тут сидит живой пример, – Руслан развел руками. – Клянусь, что далеко не всех спас, кого мог. Иногда объективно сложная картина, а другой раз смотрел и не видел очевидного. А иногда после моей работы возникали послеоперационные осложнения. Анастомозы разваливались, хоть я всякий раз старался, а они все равно… В общем, что каяться, было и было! И у Гали было, и у любого серьезного специалиста есть отчего проснуться среди ночи в холодном поту. Совесть чиста только у тех, кто не принимает самостоятельных решений. Ну а теперь представь, что Галю на заре карьеры прихватили за какой-нибудь косяк. Нашлись особо бдительные родственники с неуемной жаждой справедливости и добились своего. В тюрьму посадить вряд ли бы у них, конечно, получилось, но лишить диплома – запросто. Да Галя – мудрая женщина, она бы и сама ушла из профессии, как делали многие прекрасные врачи, когда их незаслуженно мешали с грязью и вынуждали оправдываться перед разными идиотами, которые не понимали половины того, что они говорят. В общем, вместо Гали на вашем жизненном пути оказался бы инфантильный питомец кафедры, который всю жизнь находился в тени профессоров, не принял ни одного решения, не выполнил самостоятельно ни одной операции и, следовательно, официально без греха. Сумел бы он спасти вам жизнь, как думаете?