Анна Морозова - Фанатка [СИ]

Вот и все. Дальше — дело техники. Мы устроились здесь же, на диване. Я старалась, чтобы ей было приятно. Но в процессе увлеклась, сделала больно. Забыла, что она невинна во всех смыслах. В какой-то момент Света пустила слезу. И я зацеловала ее, нежно-нежно — глаза, лоб, нос, щеки. Нашептала ласковых слов. Никогда раньше такого не делала.

А когда она заснула — отвернулась лицом к стене и сама заплакала.

Я всегда считала жалость чем-то унизительным, стыдным. Признанием собственной слабости. Старалась не жалеть — ни себя, ни других. Презирала все эти розовые сопли, кружева и бантики. Считала, что жизнь следует принимать как есть, во всей ее безысходной дерьмовой красе. А тут вдруг подумалось: может, я не совсем права? Может, иногда люди действительно занимаются не сексом, а любовью? Может, Кет — это не самое лучшее? Может, мы с ней — две несчастные эмоциональные уродки, обделенные чем-то важным, неспособные пожалеть даже друг друга?

И у меня возникла мысль: а что, если и вправду пойти к психологу? Тетя Люба столько лет твердила о моем душевном нездоровье. Говорила, что я так и не сумела оправиться после смерти родителей, и потому злюсь на весь мир. Вдруг она права?

С этими мыслями я заснула. А разбудил меня голос Кет. Она ворвалась в гостиную, включила свет. Прошла мимо меня, громко, с матюками, общаясь с кем-то по сотовому. Я огляделась по сторонам: Светы не было. Может, пошла в ванную?

Мне захотелось увидеть ее. Не обращая внимания на Кет, я натянула штаны и майку, и отправилась на ее поиски.

Света делала ноги. Суетилась в прихожей, лихорадочно упаковывая себя в верхнюю одежду. На ней лица не было, в глазах блестели слезы. Видимо, Кет уже постаралась: наговорила ей гадостей, запугала, унизила. Это она умеет.

Наверное, надо было остановить Светку, обнять, успокоить. Но я этого не сделала. Стояла и тупо пялилась. В итоге она расплакалась и убежала. Помчалась как заяц вниз по лестнице. Отключила телефон.

Я решила: поговорю с ней позже. Звонила ей на следующий день, несколько раз. Но Света не брала трубку. Может, оно и к лучшему. Что бы я ей сказала? «Прости, что воспользовалась тобой. Мне так жаль»?

Света ушла, и все стало как прежде.

Я вернулась в гостиную. Кет устроилась в кресле, с чашкой кофе и ноутбуком. А я стала собирать с пола остатки вчерашнего пиршества: тарелки, бутылки, конфетные обертки.

— Это шоу персонально для меня? — зло спросила Кет через какое-то время. Так: между прочим, не отрываясь от монитора.

Я не ответила.

— Атака клоунов, бля, — продолжила она. — Что, темно было? Не разглядела, кого ебешь?

Я снова промолчала.

— Ладно, — подытожила Кет, — Как знаешь.

Очевидно, мой план не сработал. Допив кофе и просмотрев электронную почту, Кет отправилась спать. А ближе к вечеру, еще сонная, заглянула в мою комнату. Села на край кровати, на которой я валялась уже много часов: совершенно неподвижно, до болезненного зуда в теле.

— Короче, я съезжаю, — сказала она.

Настроение у Кет поменялось, стало благодушным.

— Ольга нашла мне хатку. Двушку, в Кунцево. Завтра посмотрю.

Я думала: надо сдержаться. Не завыть, не вцепиться в нее с мольбами. Зачем она это делает? Как может быть такой спокойной? Какие к черту психологи? Я хочу быть долбанной сумасшедшей. Хочу приковать Кет к батарее и долго-долго насиловать. А под конец — придушить ее. Или зарезать. Чтобы она никому не досталась.

Кет решила, что ответа не добьется. Встала и отправилась к выходу.

— Ты знаешь, что я сделаю, — выдавила я.

Кет притормозила. Сдержанно вздохнула с подтекстом «достала уже, сколько можно?».

— Ты, главное, режь вдоль, а не поперек, — бросила она. — Чтобы наверняка.

— И я всем расскажу. Сдам тебя, гребаную педофилку, с потрохами.

— Валяй.

Кет скрылась в коридоре. Спустя какое-то время — час, а может, два — хлопнула входная дверь. Я знала: Кет ушла с вещами. Слышала, как она собиралась. Разумеется, упаковала не все: шмотья у нее было с избытком. Как, впрочем, и у меня.

А через день ко мне заявилась Ольга. Притащила шампанское, подарки, промурлыкала: «С наступающим!». К тому времени я уже все решила, накатала большую часть этой истории. И пребывала в таком странном, жутко деятельном состоянии. Ни черта не чувствовала: ни боли, ни тоски. Зато голова работала на удивление ясно.

Даже не знаю, зачем ей открыла. Ольга расцеловала меня в обе щеки. Она, как всегда, была при полном параде: утонченно-изысканная, в облаке пряных духов. Придирчиво глянула на меня. Изобразив стервозную школьную училку, сказала: