Федерико Моччиа - Три метра над небом. Трижды ты

Какую бы фразу я ни представил, я чувствую, что у меня в душе она звучит чудовищно фальшиво. Она как скрежет, как диссонирующий звук, как слишком громкий крик вроде тех, от которых может лопнуть стеклянный стакан или, еще хуже, сердце. Я представляю, как погаснет ее улыбка, как она изумится, каким будет ее разочарование.

«Да как же так, ты даже снял эту квартиру, и я никогда у тебя не просила ничего больше. Мне нужно только твое сердце, и никто никогда об этом не узнает. Ты ничем не рискуешь».

Вот что она могла бы мне сказать, но мне этого было бы мало. Я всегда ненавидел половинчатых людей. Даже Ренци, со всеми его невероятными достоинствами, с его упорством, с его дальновидностью, вначале меня разочаровал. Но потом он сумел признать свою слабость, когда его сбила с толку та легкомысленная и доступная девчонка, и ради нее он оставил все – свою женщину, свой дом, свою уверенность без полумер.

«Тогда ты меня не очень любишь», – могла бы она сказать.

Я не могу бросить малышку на произвол судьбы и предать все ее надежды еще до того, как она сможет о них сказать. Я должен остаться с ними.

«Прости меня, Баби». – И еще я должен был бы ей сказать вот что: «Забудь меня». Но у меня нет на это сил. Я бы не хотел, чтобы меня когда-нибудь забывали. И я знаю, что бы ни случилось, но всегда, даже когда я буду делать вид, что это меня не касается, – она всегда будет в моем сердце.

Я и сам почти не замечаю, как подхожу к двери дома квартиры на улице Борго Пио. Вставляю ключ в замок, поворачиваю его, он закрыт только на один оборот. Она уже пришла.

– Это ты, Стэп?

– Да, любимая.

Едва я произношу эти слова, мне становится стыдно. Я стыжусь, как дурак.

Потом она, улыбаясь, приходит с кухни, невероятно красивая, как всегда. И даже, пожалуй, еще красивее, чем всегда, – именно из-за того, что, как я знаю, должно произойти.

– Привет!

Она обнимает меня и целует в губы, но быстро, а потом прижимается к моей груди и обнимает. Я удивлен. Потом она отстраняется от меня и смеется.

– Как дела? Сколько же мы не виделись? Мне кажется, целую вечность.

– Четыре дня.

– Слишком много.

– Я кое-что принесла. – Она идет на кухню и вскоре возвращается с двумя бокалами. – Я взяла французский грушевый сидр, пуаре. Попробуй, какой он вкусный. Я попробовала его на вечеринке и пришла от него в безумный восторг.

Она передает мне бокал.

Она попробовала его на вечеринке. Она была где-то в другом месте. Она будет бывать в других местах. Без меня.

Баби смотрит на меня и улыбается. Потом она поднимает бокал и говорит:

– За наше счастье, каким бы оно ни было…

Она чокается со мной и быстро выпивает бокал до дна, смакуя напиток с закрытыми глазами. Я пью медленней. Только теперь я могу рассмотреть ее лучше. На ней просторные темные брюки с ремнем на талии, очень элегантные остроконечные туфли и белая рубашка с маленькими пуговками до самого горла. Воротничок у нее большой, рукава длинные, с широкими, плотно прилегающими к запястью манжетами. Баби замечает, что я на нее смотрю.

– Тебе нравится? Я купила ее вчера в фирменном магазине «Макс Мара».

А я думаю: «Да как же так, она мне все эти дни говорила, что занята. Но чем? Хождением по магазинам? На вечеринки?»

Потом Баби ставит бокал.

– Мне бы хотелось не расплакаться, Стэп, но, думаю, у меня это не получится. Мне бы хотелось тебе сказать, что я с кем-то познакомилась, но это будет неправдой, к тому же тогда я снова бесцельно тебя обижу. Я всегда буду твоей, и этого тебе должно быть достаточно. Прошу тебя, больше ни о чем меня не спрашивай, дай мне уйти так. Самую большую любовь, которую только можно испытывать к человеку, доказывают тем, что приносят ему радость и думают о его счастье прежде, чем о собственном. Думаю, что теперь ты должен строить свою жизнь. Может, ты хотел бы мне сказать именно это, но у тебя не хватает смелости. Мы ошиблись со временем, я ошиблась, но я не хочу ошибаться и дальше. Мне бы хотелось, чтобы ты был идеальным отцом для своей дочери и всегда оставался со своей женой. Мне даже и говорить об этом больно. Для меня будешь существовать только ты, всегда, и на этот раз, к сожалению, я в этом абсолютно уверена.

Тогда я ставлю бокал и привлекаю ее к себе. Нежно ее целую, и мне кажется, что это самый прекрасный наш поцелуй из всех. Крепко прижимаю ее к себе и хочу ее больше всего на свете. Но тут я чувствую, что она останавливается и начинает молча плакать и как будто шепчет: «Прошу тебя, отпусти меня. Если ты меня поцелуешь еще хоть раз, то я останусь навсегда».