Маргарита Ардо - Вокруг пальца

— Я приехал разбомбить турок и закрыть компанию, — пробормотал Джек, — а вместо этого… купил её.

— Но при чём тут я?

— А кто говорил мне о людях, о городе, о соловьях? Кто из унылых цифр, не показывавших перспектив, сделал всё живым? Красивым? Кто заставил поверить, что получится из нуля сделать конфетку?

Не помню, чтобы я как-то его уговаривала. Разве что в самые первые дни, когда выполняла его невозможные поручения и каждый раз пыталась показать изо всех сил, что «наши», русские не идиоты, несмотря на все косяки?

— Я?… — Меня словно мешком по голове оглоушили.

— Ну не я же…

Мы смотрели друг на друга, два исстрадавшихся, похудевших, посеревших идиота, и слова зависали где-то на полдороге. Потому что говорили глаза, и за чёрными гвоздиками одинаковых зрачков было слишком много всего, а сердце уже начинало танцевать. Оно глупое, ему не нужно слов. Но разуму…

— И всё-таки, — прошептала я, — почему ты не сказал?

— Ты же принципиальная, — так же едва слышно пробасил Джек. — А я люблю по порядку. Сначала развестись, потом говорить.

Мелькнула мысль про секс, про то, что так неправильно, и он не говорил, а брал своё без предупреждения… Но вместо того, чтобы пойти у обвинений на поводу, я спросила жалостливо:

— И сколько дней мне ещё ждать? Сколько времени на обжалование решения суда?

— Два дня, — ответил он, совершенно несчастный.

По-моему, он сумасшедший. А я думала, хоть с этой стороны гены нормальные будут, но, видимо, не судьба. Бедный! Я подошла и обняла Джека за талию. Тёплого, родного, глупого. Положила голову на грудь, услышала его сердце и сказала:

— Хорошо, я подожду.

Джек осторожно обнял меня, потом прижался сильно, зарылся носом в волосы и пробормотал:

— Волшебная. Солнце в волосах.

— Нету же солнца, — улыбнулась я, растворяясь в его запахе и тепле.

— Есть, — упрямо ответил Джек. — У тебя всегда солнце в волосах. И я люблю тебя.

Я ошарашенно подняла голову и встретилась с ним взглядами.

— Что?!

— Я люблю тебя! — В его глазах начал разгораться знакомый, любимый, живой огонёк. Боже, хоть бы он никогда не гас больше! Это так красиво! Джек таял быстро, словно большой айсберг под солнцем, и, сияя под ним, прокорявил по-русски с радостным придыханием: — Лублу. Моя балерина. Yes. I love you!

И мир вдруг включился вновь, светлый, лучистый, радужный! Даже сквозь тучи! Чувства хлынули через край.

— Родненький, — заговорила я по-русски, захлёбываясь в нежности. — Любимый мой! Солнышко! Маленький!

Джек изумился:

— Я нэ малéньки, я балшои. Ты малéньки.

— Дурачок. — Меня накрыло счастьем. — Маленький — это ласково. Очень ласково! — И перевела. — А ещё у нас будет маленький! У тебя и у меня…

Джек моргнул и уставился на мой живот.

— Кто?!

А ещё воротила большого бизнеса!

— Ну, варианта только два: или мальчик, или девочка, — рассмеялась я. — Но мне почему-то кажется, что мальчик.

Глаза Джека стали ещё больше.

— Мой? — спросил он осторожно.

— Слышишь, ты, наглец, — возмутилась я, — за такие вопросы дам в глаз. Как ты Кораю. И суд меня оправдает.

Этого было достаточно, чтобы Джек подхватил меня на руки и закружил со счастливыми воплями неандертальца. В кружении я успела заметить встрепенувшегося Коврова у парапета, толстых чаек над головой и усатую бабушку вдалеке. В море уходил катер. Меня замутило.

— Стоп, стоп! Джек! Опусти меня на землю!

Послушался, опустил. Неужели становится управляемым?!

— Поцелуй меня, — потребовала я.

Поцеловал. Нежно, ласково, аккуратно поддерживая мои щёки огромными горячими ладонями. Во рту стало сладко, в сердце празднично. Может, обманули, что осень? Или мы вдруг перенеслись в весну? Даже воздух стал теплее, словно «Двенадцать месяцев» передали посох в обратном направлении. А если мы в сказке? — подумалось мне. — Значит, самое время обнаглеть на три желания.

Я чуть отстранилась и сказала:

— Знаешь, я больше не пацифистка. Я буду спрашивать, что захочу. И приставать, когда захочу. И вообще я хочу за тебя замуж.

Джек раскрыл глаза, проморгался от неожиданности, но убегать не стал. Вместо этого расплылся в хитрой улыбке.

— Вакантная должность жены откроется не раньше, чем через два дня. Но теперь ты, балерина, не сбежишь! Никуда и никогда. У тебя ФСБ на хвосте. Ты меня не обведёшь вокруг пальца! Ну что, боишься?

— Я?! Ни капли. А ты не боишься?!

— Ещё чего! — возмутился Джек и прорычал: — А ну-ка, говори, выйдешь за меня, балерина?